— М-моей, государь?

— Ведь ты — Бесспорный Наследник престола, верно? А Бела Доне суждено выйти замуж за моего наследника. — Деа в ужасе уставился на руку отца, скользнувшую к его паху. — Сын мой, ты достиг высот мужской зрелости. Скоро ты ощутишь желания, какие ощущает всякий мужчина. Ты понимаешь, о чем я говорю, Деа? Если не понимаешь, то скоро поймешь! Возрадуйся, мой сын, ибо я позаботился о том, чтобы ты познал истинные восторги. Когда ты станешь взрослее, ты, быть может, возьмешь себе много жен, но ни с одной из них ты не познаешь такого восхитительного блаженства, как с Бела Доной!

Сердце Деа часто билось. Отец понимающе улыбнулся и вышел из покоев принца. Оставшись один, юноша опустился на постель. Он был изможден, но ему было не до сна. На какое-то мгновение им овладевало радостное волнение, но его тут же смывала волна горькой тоски, а потом место тоски занимал жгучий страх. Чувства, владевшие Деа, были настолько сильны, что он уже готов был вскочить с постели и заходить по покоям из угла в угол, как ходил, бывало, отец. Но в это самое мгновение он услыхал на террасе знакомые шаги возвращавшейся няньки.

Деа крепко зажмурился, пытаясь притвориться спящим. Тот ребенок, что еще жил в его душе, жаждал нянькиной ласки, но что-то новое, что поселилось там, запрещало ему даже видеть ее лицо. Принц вспоминал о прикосновениях рук отца и чувствовал, как ползет по шее к щекам жаркое пламя.

Мать-Мадана печально смотрела на худенького, беспомощно скорчившегося на постели юношу. Тяжко вздохнув, она укрыла его одеялом, стараясь не прикасаться к драгоценному наследнику султана заскорузлыми пальцами. Ей так хотелось поцеловать его в щеку, погладить его волосы, но она удержалась. Она обвела стены встревоженным взглядом, всмотрелась в сгустившиеся по углам тени.

А чуть раньше мать-Мадана, напрочь забыв об осторожности, прижималась ухом к резным дверям и подслушивала разговор султана с сыном. А потом, когда султан пошел к двери, старуха на цыпочках отошла прочь и затаилась в темноте, прижавшись к колонне. Султан стремительно прошагал мимо, не заметив нее. После того как он скрылся, старуха облегченно вздохнула, но только теперь начала тревожиться по-настоящему. Бесшумно двигаясь по террасе, мать-Мадана с трудом сдерживала праведный гнев.

Как же она проклинала собственную трусость! Было время, когда она считала себя верной подданной султана. Теперь же только страх за собственную жизнь держал ее в повиновении у этого злобного человека. И когда она услышала, что султан говорит о господине Малагоне, она с превеликим трудом удержалась от того, чтобы не вбежать в покои принца и не крикнуть тому, что его отец и ее повелитель нагло лжет. Верно, друг султана — но только какой же он был простолюдин! — был принесен в жертву Пламени, но кто приказал принести его в жертву? О да, в то время мать-Мадана уговорила себя, заставила себя поверить в то, что султан прав и что господин Малагон — милый, добрый Мала — на самом деле изменник, заслуживший мучения и смерть. Теперь она понимала, как глупа была тогда.

Сердце старой рабыни заныло от боли. Она шла вдоль стены, один за другим задувая светильники. Наконец, когда все светильники были погашены и когда лишь лунные блики на полу нарушали мрак в покоях принца, нянька бесшумно подошла к постели принца, едва коснулась его щеки губами, а потом поспешно отошла к своей узенькой кушетке.

Потом она будет содрогаться при мысли о том, как страшно рисковала этой ночью. Но она ничего не могла с собой поделать, ничего!

— Деа! — послышался вдруг шепот. — Деа!

Деа вздрогнул.

— Таль?

Но конечно, рядом никого не было.

Принц встал с постели, вгляделся в бледные прямоугольники лунного света в окнах, выходивших на террасу.