– А! Это часто с ним бывает! – ответила она, махнув рукой. – Болезнь у него такая – два разных человека в нем сидят. Один – добрый, участливый, пентюх почти. А другой – зверь психический... Мы от него в сарае прячемся, который вы клоповником называете. Когда он такой, пуля его не берет и он задирается, ко всем пристает...

– И часто он таким становится? – спросила Ольга, опасливо оглянувшись на дверь.

– Часто, – тяжело вздохнула Инесса. – В месяц два-три раза. Но как вы приехали – первый раз. Если не считать того раза, когда Шалый приезжал. Но тогда он всего лишь на осьмушку озверел...

– И подолгу вы в клоповнике сидите? – опять спросила Ольга.

– Да нет, он довольно быстро в себя приходит...

– А таблетки успокоительные давать не пробовали? – справился Бельмондо, доев, наконец, свой кусок торта.

– Не... Мы по-другому его успокаиваем... С пользой для общества, – ответила Инесса и, отведя глаза в сторону, чуточку покраснела.

– Как это с пользой для общества? В беличье колесо упаковываете? – спросил я с подозрением. С подозрением – потому, что начал догадываться, что ответит Инесса...

– Нет... Когда мы заметили, что он после хорошей драки сразу и надолго успокаивается...

– То ты, великая гуманистка, стала писать записки типа "На Шилинке зеленые столбом стоят" и подпись – "Леший" и с интервалом в неделю рассылать их крутым приморским ребятам... Да? – изложил я догадку, насилу сдерживая себя в руках.

– Да... – виновато посмотрев на Бориса, ответила Инесса. – Но зато, знаешь, скольких бандитов мы здесь успокоили... Картошка, думаешь, отчего с кулак?

– Так вы... – ужаснулся я.

– Да нет, не удобряем, это я так пошутила.

– А почему Хачик нагрянул всего лишь через три дня после визита Шалого? – сменил меня доселе молчавший Бельмондо.

– Дык Шалый приехал на два дня позже, а Хачик – на два дня раньше...

– Но ведь вы сами могли случайно пострадать, вплоть до летального исхода, от визитов этих "докторов"?

– Нет... Мы обычно успевали прятаться... Это мы с вашим кан-каном на столе бдительность потеряли...

– Писатели долбанные! Один записки писал, чтобы нас развлечь, другая – чтобы Шуру... – сказал я, совсем уже успокоившись. И, с сожалением оглядев пустое блюдо из-под торта, продолжил:

– Так, значит, следующий визит ожидается примерно через девять дней?

– Примерно... – ласково ответила Инесса, простодушно радуясь воцаряющемуся за столом спокойствию.

– А кого ждем-с? Дракулу или Джека-потрошителя? Или Чубайса с Березовским?

– Нет. – Из Спасска-Дальнего ребятишки озорные приедут... Торт-то еще будете? Там у меня еще "Кутузовский" есть... Я его завсегда вместе с "Наполеоном" пеку... Как же "Кутузовский" без "Наполеона"?

* * *

Коля лежал пластом два дня. Два дня он не приходил в сознание. Все это время Шура находился рядом с ним. Утром третьего дня Николай очнулся и попросил есть. Весть о выздоровлении моего друга немедленно разнеслась по всей конторе и скоро все ее население собралось вокруг постели жертвы энцефалита. Когда Коле надоели наши изучающие взгляды, он отставил на тумбочку тарелку с недоеденными пельменями и сказал:

– Что вы пялитесь? Дважды два – четыре, мы живем в правовом государстве и я не идиот, не надейтесь.

– А как исключаются ураганные пробы при подсчете запасов? – спросил я, еще не веря, что энцефалит не затронул Колиных мозгов.