— Значит, теперь недолго, — сказал Тристрам.

И словно в подтверждение этого утверждения из окопа, спотыкаясь, появился мистер Доллимор. Увидел Тристрама и сказал:

— Это вы? Капитан Солтер сказал, что вас надо под строгим арестом держать. Но также говорит, что уже слишком поздно. Атакуем в 22.00. Сверим часы.

— Атакуем? Как атакуем?

— Ну вот, вы опять задаете глупые вопросы. Мы выходим наверх ровно в 22.00. Сейчас, — он взглянул на часы, — ровно 21.34. Штыки примкнуть. Приказ взять вон ту вражескую траншею. — Он был лихорадочно бодр и светел.

— Кто отдает приказы?

— Вас совсем не касается, кто отдает приказы. Готовьте взвод. Все ружья зарядить, не забудьте ни одного. — Мистер Доллимор стоял, выпрямившись, с важным видом. — Англия, — вдруг произнес он с заложенным от слез носом. Тристрам, которому в данных обстоятельствах было нечего больше сказать, козырнул.

В 21.40 внезапно, как пощечина, наступила тишина.

— Ух ты, — сказали мужчины, скучая по забавному шуму. Перестали мелькать вспышки. В незнакомой водворившейся тишине ясней слышался враг, кашлявший, шептавшийся в легких тонах мелкокостных жителей Востока. В 21.45 по всей длине окопа мужчины поднялись, тяжело дыша открытыми ртами. Мистер Доллимор с трясущимся пистолетом, не сводя глаз с наручных часов, готов был отважным броском вести наверх тридцать своих человек (в каком-то углу чужого поля), поклявшись перед Богом принять смерть (то есть за Англию). 21.50, у всех звучно забились сердца. Тристрам знал свою роль в этом неминуемом самоубийстве: если мистер Доллимор обязан был бросить людей, сам он был обязан их подгонять:

— Встать, вперед, отребье, или я пристрелю каждого труса.

21.55.

— О, бог войны, — шептал мистер Доллимор, — укрепи мое солдатское сердце.

21.56.

— Я хочу к мамочке, — притворно всхлипнул юморист-кокни.

21.57.

— Или, — сказал капрал Хаскелл, — если мы достаточно далеко на юге, можно добраться от Бантри до Корка.

21.58. Задрожали штыки. Кто-то начал икать и все время твердил:

— Пардон.

21.59.

— Ах, — сказал мистер Доллимор, глядя на секундную стрелку, точно она выступала в блошином цирке. — Сейчас мы пойдем, сейчас мы пойдем…

22.00. По всей линии смертельно пронзительно залились серебром свистки, сразу грянула сводившая с ума фонографическая бомбардировка. В зловещих спазматических вспышках виднелся мистер Доллимор, взбиравшийся наверх, размахивавший пистолетом, разинувший рот в каком-то неслышном, разученном в офицерской школе воинственном крике.

— Все вперед, — прокричал Тристрам, тыча собственным пистолетом, толкаясь, угрожая, пинаясь. Солдаты поднимались, кое-кто откровенно сердито.

— Нет-нет, — запаниковал один упрямый человечек, — ради Бога, не заставляйте меня.

— Вылезай, разрази тебя, — оскалил вставные зубы Тристрам.

Капрал Хаскелл вопил сверху:

— Иисусе, они идут на нас!

Резко, раскатисто треснули ружья, наполнив едкий воздух еще более едким ветчинным дымом тысячи чиркнутых спичек. Уныло свистели пули. Оттуда неслись жуткие проклятия, отсюда вопли. Тристрам, высунув над бруствером голову, видел черные гравированные срезанные тела, схватившиеся врукопашную, неуклюжие, падавшие, стрелявшие, пронзавшие, как в каком-то старом кино про войну. Он отчетливо видел, как повалился назад мистер Доллимор (вечный элемент абсурда: он будто танцевал и пытался, танцуя, стоять на ногах), а потом рухнул с разинутым ртом.