Он опустил рассказ о происшествии с расстриженным священником в баре. Она его выпивку не одобряла.

Беатрис-Джоанна подала холодную котлету из гидрированных дегидрированных овощей. Он ел от души, с аппетитом. Потом дала ломтик пудинга из синтемола. А когда он покончил с едой, предложила:

— Съешь орешек.

Орешек был питательным элементом, изобретением Министерства Синтетического Продовольствия. Наклонилась над ним за орешками в стенном буфете, он краем глаза заметил роскошную наготу под халатом.

— Разрази их всех Бог, будь они прокляты, — сказал он. — И я именно Бога имею в виду. — Встал и попробовал ее обнять.

— Нет, не надо, пожалуйста, — взмолилась она. Ничего хорошего не получилось бы; его прикосновения невыносимы. Она сопротивлялась. — Я вообще себя плохо чувствую, — сказала она. — Я расстроена. — И зашмыгала носом.

Он отступился, сказал:

— Хорошо. Ох, ну, ладно. — Куснул пластиковыми зубами ноготь мизинца на левой руке, неуклюже стоя у окна. — Прости меня за это. Просто не подумал. — Она собрала со стола бумажные тарелки, сунула в стенную щель топки. — Ах, черт, — сказал он с неожиданной яростью. — Превратили нормальный, порядочный секс в преступление. Тебе больше не хочется им заниматься. Ну и ладно, по-моему. — Он вздохнул. — Вижу, надо бы мне добровольно пойти на кастрацию, если не хочется вовсе лишиться работы.

В эту секунду Беатрис-Джоанну вновь остро пронзило чувство, которое на одну ослепительную секунду вспыхнуло в ее мозгу, когда она лежала под Дереком в той самой лихорадочно смятой постели. Некий евхаристичный момент — высоко грянули трубы, вспыхнул свет с треском, как бывает (говорят) в миг повреждения зрительного нерва. И тоненький голосок на удивление проникновенно пропищал: «Да, да, да». Если все толкуют об осторожности, может, и ей надо быть осторожной. Не вообще осторожной, конечно. Только в той степени осторожной, чтобы Тристрам не узнал. Как известно, противозачаточные средства порой не срабатывают.

— Извини, дорогой, — сказала она. — Я не хотела. — Обняла его за шею. — Давай, если хочешь.

Если б только это можно было проделывать под наркозом. Ну, все равно, долго не продлится.

Тристрам жадно поцеловал ее.

— Я приму таблетки, — сказал он, — не ты.

Он с момента рождения Роджера во всех допустимых, благословенно немногочисленных случаях, когда желал воспользоваться супружескими правами, всегда настаивал, что сам примет меры предосторожности. Потому что на самом деле не хотел Роджера.

— Приму три, — сказал он. — Просто ради безопасности. — Тоненький внутренний голосок чуть хихикнул при этом.

Глава 13

Беатрис-Джоанна с Тристрамом, занятые разными делами, не видели и не слышали заявления Премьер-Министра по телевидению. Но в миллионах других домов — в целом на потолках в спальнях, больше нигде места не было — стереоскопическое изображение отекшей, комковатой, классической физиономии ученого достопочтенного Роберта Старлинга мерцало и дребезжало, как забарахлившая лампа. Оно говорило о безнадежных опасностях, в которые скоро будет ввергнута Англия, Англоязычный Союз, сам огромный земной шар, если, хоть и с сожалением, не будут приняты определенные строгие репрессивные меры. Это война. Война с безответственностью, с элементами, саботирующими — а такой саботаж явно недопустим — государственный механизм; со всеобщим попранием разумных либеральных законов, особенно закона, который, ради блага общества, старается ограничить прирост населения.