Мы долго брели вдоль Стены, соблюдая все меры предосторожности; мне уже стало казаться, что конца ей не будет, как вдруг перед нами открылся трехметровый проход в форме гигантского кольца, будто вырезанный сказочным великаном. С минуту мы стояли молча, позабыв об опасности, потрясенные размерами циклопической конструкции: толщина Стены была едва ли меньше ее высоты.

— Колоссально! — с нескрываемым восхищением произнес Валентин, а я, на мгновение позабыв терзавшие меня страхи и дурные предчувствия, подумал, что, пожалуй, игра стоит свеч, и попытался прикинуть объемы рабочих помещений, заключенных в Стене…

— Чтобы съесть яйцо, надо его съесть, — проворчал Валентин себе под нос и первым шагнул к проходу, заросшему низким кустарником.

Поколебавшись, я последовал за ним. Мне вовсе не хотелось заслужить репутацию труса, а оставаться на месте было так же опасно, как и идти вперед. Тем более на вид кустарник казался непроходимым, и я готов был поклясться, что люди давненько уже здесь не хаживали.

Валентин

Продравшись сквозь кустарник, сделавший проход в Стене почти непреодолимым, мы по команде Батисты растянулись в цепь и снова двинулись вперед, готовые к любым неожиданностям, но вокруг было по-прежнему тихо.

Хилый подлесок стал быстро редеть, и вскоре в промежутках между деревьями показался большой, матово поблескивающий ангар, стоящий на самой макушке холма, отделенного от нас неглубокой лощиной. Чуть левее ангара к земле припало длинное низкое здание с глухим высоким цоколем и рядом узких, похожих на бойницы окон на втором этаже. Над его крышей, прямо по центру, высился целый лес ржавых искривленных мачт с погнутыми антеннами и сетью провисших и кое-где порванных тросов.

— Это и есть Станция? — спросил Батиста, останавливаясь и с недоверием указывая в сторону неказистых строений. Эрнест пожал плечами, и Батиста продолжал не то с разочарованием, не то с упреком в голосе: — А я, признаться, представлял все это иначе: светлые коттеджи сотрудников, стеклянные полусферы куполов, словом, что-то этакое, фантастическое.

— Фантастическое будет внутри, — спокойно отозвался Эрнест.

Затаившись в кустах, мы довольно долго осматривались и прислушивались, однако ничего подозрительного не заметили. Пели не потревоженные никем птицы, шелестели листья странных, никогда не виданных мною деревьев, мирно поблескивали уцелевшие стекла в стоящем близ ангара здании, да с печальным скрипом, словно жалуясь на судьбу, качались высокие металлические мачты.

Посовещавшись, мы решили, что нет смысла рисковать всем и лучше послать на разведку двух человек. Эрнест, как я и ожидал, сразу полез на рожон и стал доказывать, что идти должен он, и нам с Батистой пришлось потратить немало сил, убеждая его в том, что мы значительно больше разбираемся в подобного рода операциях. Вот когда придет пора копаться в потрохах Большого Ковша, тогда ему и карты в руки, а пока главное его дело — не дать себя подстрелить. Ломался Эрнест долго и угомонился, только выслушав мое изречение, гласящее:

Экспромт имел успех, и мы с Батистой, еще раз оглядевшись по сторонам, отправились изучать местность.

Пригибаясь, прячась за каждый кустик, за любую неровность почвы, мы короткими перебежками преодолели расстояние, отделяющее нас от ангара. Особого беспокойства я не испытывал — шестое или седьмое, в общем, какое-то из неупоминаемых в умной литературе чувств, подсказывало мне, что опасности нет. Обычно я нутром чую, где меня подстерегают неприятности, — что-то тренькает в мозгу не хуже телефонного зуммера, но в этот раз ничего подобного не было.

На плоской вершине холма, возле ангара, облицованного алюминиевыми листами, на бетонной, потрескавшейся от времени взлетной площадке, размеченной потускневшими концентрическими кругами, лежали обломки странного, похожего на самолет аппарата — покореженные, обожженные и расплющенные.