Обломки разбитой аппаратуры лежат вперемешку с исковерканными креслами и пультами, с потолка свешиваются остатки растерзанного освещения, из стен торчат обрывки разодранных кабелей толщиной в руку, а весь пол устлан мелкой стеклянной крошкой, гнилым тряпьем, полуистлевшими обрывками бумаг, распечаток, кусками пластиковых лент. Несколько грязно-бурых страшилищ, едва на них упал луч света, бросились врассыпную, проворно волоча за собой длинные голые хвосты, с шорохом расшвыривая лапами мусор.

— Берегись! — крикнул Валентин. Я шарахнулся в сторону; тяжелое тело рухнуло на то место, где я только что стоял, грохнул выстрел, послышался топот множества когтистых лап.

— Перестань! Прекрати наконец паясничать! — взвизгнул Десто. — Господи, Господи! И без того тошно, а тут еще эти твари! — Он всхлипнул и закрыл лицо руками.

— Квазитонный ускоритель, — промурлыкал Даниэль в наступившей тишине, высвечивая фонарем надписи на одном из разбитых пультов. — Да, государи мои, дело будет!

Аллегро

Хильмо Метехинк

— Сдается мне, что мы заблудились, — сказал Патрон, счищая ножом присосавшихся к сапогам жирных пиявок.

Я промолчал. Компас врал напропалую, и, после того как на нас напала армада туджанов, меня преследовало чувство, что мы кружим на одном и том же месте, однако я помалкивал — Патрон не любит, когда яйца курицу учат. Вместо ответа я развязал отощавший рюкзак и извлек из него две банки тушенки и пачку галет.

— Между тем, — продолжал Патрон, вытерев нож о мшистую кочку и ловким круговым движением вскрывая консервную банку, — Станция находится где-то неподалеку.

Я кивнул. Что это за Станция и зачем туда идет группа Александеро, Патрон не говорит, но то, что нам необходимо отыскать ее как можно скорее, для меня очевидно. Хотя бы для того, чтобы разжиться патронами и продовольствием. Если экономить, консервов хватит еще дня на три, а вот с патронами дело обстоит хуже некуда. Магазин моего автомата пуст, и нам здорово везет, что об этом еще не пронюхали обитатели тутошнего райского уголка. Впрочем, тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо…

— Угости-ка своим крысомором, — попросил Патрон, покончив с тушенкой и устраиваясь поудобнее — насколько это возможно под непрекращающимся дождем — на низком, едва возвышающемся над необозримыми топями пригорке.

Вытащив из рюкзака жестянку с сигарами, я протянул ее Патрону. После того как он утопил вместе с рюкзаком свою универсальную чудо-бритву и щеки его стали зарастать клочками седой щетины, я впервые подумал о том, что ему, наверно, уже перевалило за пятьдесят. Прежде, когда он щеголял в крахмальной рубашке и элегантном сером костюме, лощеный, подтянутый, будто только что с витрины снятый, мысль о его возрасте мне и в голову не западала. И когда несколько лет назад Патрон женился на двадцатидвухлетней Мари Прэсто — восходящей звезде тристогомского кинематографа, это воспринималось как нечто естественное. Только сейчас, глядя в его усталое, обрюзгшее, перепаханное невесть откуда взявшимися морщинами лицо, я вдруг понял, что Патрон уже далеко не молод, утомлен жизнью и тянет из последних сил. И если мы быстренько не найдем эту чертову Станцию, то назад ему не дойти.

— Ох и дрянь ты куришь! — Патрон закашлялся, слезы выступили у него на глазах. — Хуже отравы, чем эти «Пинчос», на всем побережье не сыскать.