Возможно, это было плодом моего воображения, которое подстегнул страх перед полицейскими дубинками — тяжелыми палками и обрезками резинового шланга, — но когда мы поехали по более гористому району, день как будто стал не таким ярким, не таким теплым, не таким многообещающим, каким он был в начале поездки. Деревья показались далеко не такими красивыми, как сосны и ели, которые я помнил еще с Орегона, а крепостные валы восточных гор, геологически более старых, чем Сискию, наводили на мысли о темной и безжалостной эпохе, об упадке, о злобе, рожденной усталостью, Я понимал, что мои чувства окрашивают то, что я вижу, в свои цвета. Конечно, и в этой части мира тоже была своя неповторимая красота, как и в Орегоне. Я понимал, что неразумно приписывать ландшафту человеческие ощущения и намерения, но не мог избавиться от чувства, что нависшие горы следят за нами и намереваются навеки поглотить нас.

— Но если люди Келско налетят на нас, — сказал я, — мы не сможем сопротивляться. Ради бога, что ж нам, драться с копами прямо в полицейском участке? Да мы же загремим за решетку по обвинению в нападении и оскорблении действием.

Студень отозвался с заднего сиденья:

— Ну, разумеется, это произойдет не в полицейском участке. И уж, конечно, не возле здания суда, где мы должны будем наполнить карманы чиновников округа. Даже не в самом городе. Это абсолютно точно. Я это абсолютно гарантирую. Более того, хотя это и будут люди Келско — так называемые служители закона, — на них не будет формы. Он посылает тех, кто не на дежурстве и в гражданской одежде. Они поджидают нас на выезде из города и перегораживают нам дорогу где-нибудь в спокойном месте на шоссе. Три раза они даже сталкивали наш автомобиль с дороги, чтобы мы остановились.

— И начинают драку? — спросил я.

— Ага.

— А вы даете сдачи.

— Верно, черт возьми, — подтвердил Студень.

Люк подал голос:

— К-к-как-то раз С-с-студень с-с-сломал од-дному парню руку.

— Вообще-то не стоило мне этого делать, — заметил Студень. — Это уж слишком далеко зашло. Можно было нарваться на неприятности.

Развернувшись на сиденье, я взглянул на толстяка по-новому, с большим уважением, и заметил:

— Но раз вам разрешено давать сдачи, раз это не просто полицейские колотушки, почему бы не взять пару действиельно здоровых парней с ярмарки и не стереть этих ублюдков порошок? Почему ты взял нас с Люком?

— А-а, — ответил Студень, — им это будет не по душе. Они хотят и нам малость врезать, и сами пару раз получить, чтобы было видно, что это взаправдашняя драка, ясно? Они хотят доказать сами себе, что они — ребята с крепкими лбами и железными задницами, прямо как их папочки, но они совсем не хотят, чтобы из них выбили все дерьмо. Если я возьму с собой кого-нибудь вроде Барни Куадлоу или Дика Финн, силача из аттракциона Тома Кэтшэнка, тогда мальчики Келско мигом смоются и не полезут в драку.

— Ну и что в том плохого? Вам же не нравятся эти драки?

— Вот еще! — отозвался Студень, и Люк откликнулся утвердительным эхом. — Но, видишь ли, — добавил Студень, — если они не получат своей драки, если они будут лишены возможности доставить нам предупреждение Келско, они принесут нам большие неприятности, лишь только мы распакуемся.

— А если вы смиритесь с дракой, — продолжил я, — то они не помешают нам заниматься своим делом.

— Теперь ты все понял.

— Это как бы... драка — дань, которую вы платите за въезд.