Изменить размер шрифта - +
Спустя два часа их внимание привлекла небольшая толпа у забора в дальнем конце площади. Не сговариваясь, они переглянулись, потом посмотрели на запертые двери дворца и двинулись к людям.

    …Трое бородачей с одинаковыми заросшими физиономиями и в одинаково грязных лохмотьях прижали к доскам забора четвертого и уныло толкали его в грудь и рот. Прижатый крякал, охал и грустно глядел перед собой.

    – Чего это они? – спросил Брайан Ойгла у полной молодой торговки, радостно взвизгивавшей при каждом тычке.

    – Дерутся, – возбужденно сообщила та, не отрываясь от происходящего. – Счеты сводят. Говорят, Плешивый Фэн на чужую мазу забрался… Ох и парни!…

    И бусы на ее высокой груди снова зазвенели, подпрыгивая в такт визгу.

    Сигурд не понял ее слов. Он никогда еще не дрался. Дерутся звери – и то детеныши. Салары не дерутся. Они охотятся за Перевертышами. И Перевертыши не дерутся. Убивают – да. И их убивают. А драться…

    Он не мог понять этого слова. Оно было скучным, грязным и бестолковым. Как люди у забора.

    Один из бородачей вытащил нож. Нож был кривой, тупой и неудобный. Брайан вздохнул, протолкался вперед и пошел к дерущимся.

    – Это плохой ножик, – сказал Ойгла, беря человека с ножом за руку. – И вы все ничуть не лучше. Перестаньте сейчас же. Стыдно…

    Казалось, бородача сейчас хватит удар. Он судорожно глотнул воздух, пространство между волосами и крохотными глазками налилось кровью, и он уставился на маленького Ойглу, словно впервые видел живого человека.

    Потом он заметил серый плащ на плечах Брайана и с шумом выдохнул, расхохотавшись.

    – Герой, – протянул, отдышавшись, бородач. – Слава наша и защита… Бесовское отродье… Ножик, говоришь, не нравится?!

    Сигурду часто снилась потом та пауза, которая повисла в воздухе после этих слов, – и каждый раз ему казалось, что он стоит голый посреди притихшей площади, а нелюдские хари брезгливо морщат носы и принюхиваются к нему.

    Бородач вырвал руку, ткнул ножом в грудь Ойглы и очень удивился, промахнувшись. Ткнул еще раз. И еще. Сопящие, неловкие люди пинали странно скользкого мальчишку – причем сам избиваемый до того горожанин усердствовал более остальных, – а Брайан машинально пританцовывал, не глядя ни на кого конкретно, и руки его уже нашаривали у пояса отобранный серп, не нашли и стали сжиматься в кулаки…

    – Извините его, господа, – прозвучал над ухом Сигурда тихий знакомый голос.

    И все остановилось.

    Наставник Фарамарз поклонился собравшимся, еще раз извинился, взял нахохлившегося Ойглу за плечо и повел прочь. Сигурд стряхнул со своей спины липкие горячие пальцы давешней торговки и потащился следом. Толпа перешептывалась, провожая их взглядами, и женщины помоложе подмигивали друг другу, причмокивая губами.

    …Уже за городом Ойгла наконец заговорил.

    – За что они, учитель?

    Злые слезы душили юношу.

    – За что? – Фарамарз помолчал. – За что пума ненавидит кугуара больше иных зверей? За то, что они похожи, – но разные. Какую пряжку ты носил на Первом Уровне, салар Ойгла?

    – Золотую, учитель.

    – А сейчас, на Втором?

    – Серебряную, учитель.

    – Правильно… А Третий уровень носит бронзу. А я – наставник, Седьмой уровень, – ношу железную пряжку. Золотой век давно кончился, салары.

Быстрый переход