Надо ли объяснять, почему я сжег нашу переписку?

Как ни прибавляй ходу, от него не оторваться. Он загнал меня в безлюдную ночную улицу с немногими фонарями, бросающими тускло-желтые пятна на сплошные бетонные заборы, за которыми высятся решетчатые скелеты подъемных кранов, трубы и башни. Улица кажется бесконечной. Никакого укрытия. Я слышу тяжелое дыхание преследователя — и снова бросаюсь бежать. Похоже, долго мне не выдержать. Забор справа вдруг обрывается — я сворачиваю к многоэтажному дому с выбитыми окнами и дверями. Но мгновенная вспышка надежды — затеряться в лабиринте этажей, коридоров, комнат тотчас сменяется отчаянием: дверь, в которую я метнулся, вела в тупик. Я прижимаюсь спиной к шершавому кирпичу, медленно опускаюсь на корточки, шарю по загаженному полу в поисках обломка кирпича или палки, — дыхание и шаги преследователя приближаются, вот он уже метрах в пяти, нет, метрах в трех от меня, сердце болит, мышцы сводит, я уже различаю его черный силуэт, он останавливается… «Боже! — с трудом выдавливаю я из пересохшего горла. — Ну что вам от меня нужно?» «Вот уж нет! — со злобой в голосе возражает он. — Чего вы от меня хотите? Ведь это ваш сон».

Быть может, самое любопытное в процессе чтения — неуловимый момент превращения читающего в читаемое, читателя — в книгу, которая в какой-то миг начинает нас читать. И даже странно, почему, дочитав до конца, мы не меняемся физически:

ведь за эти часы или дни прожито столько новых жизней и заново собственная.

Иногда это ощущение вызывает у меня радость, иногда — ужас.

Читая Рильке, я становлюсь деревом на склоне холма, вчерашней улицей, верностью привычкам, самой ночью, всей жизнью — оставаясь собою, всеми людьми…

Мусульмане убеждены в том, что текст Корана до поры хранился под престолом Аллаха. Во время ночных бдений Магомета на горе Хира близ Мекки ему явился ангел Джибрил, заставивший неуча-простеца прочесть текст священной книги. И Магомет стал Тем-Кто-Прочитал — «печатью пророков», основателем ислама и создателем мусульманского государства. Таков был выбор читателя, который, по существу, стал книгой — Аль Китаб: он был избран Аллахом, и он избрал Аллаха.

В своей «Исповеди» святой Августин рассказывает, как однажды он сидел в задумчивости под смоковницей и вдруг услышал детский голос: «Tolle, lege!» — «Возьми, читай!» Он открыл Библию наугад и прочел: «…облекитесь в Господа Иисуса Христа…» С этого началось его обращение в христианство.

Рильке полагал, что наша жизнь — истолкование мира, который есть проявление подлинного бытия, то есть Бога (впрочем, его Бога трудно идентифицировать с определенной религией). Запечатленный на бумаге сон литература — и есть подлинная жизнь, Бог иудеев и эллинов, мусульман и христиан.

У сновидений нет ни прошлого, ни будущего, их время — всегда.

В одной из Дуинских элегий — в Восьмой — поэт писал, что те, кому зримо истинное бытие, оставляют смерть позади и следуют за Богом в вечность. Так Данте почтительно следует за Вергилием и Бернаром Клервоским, путешествуя in aeternis temporalia, как выразился богослов раннего Средневековья Ириней Лионский, — во времени вечности.

Шелленгианец Краузе утверждал, что Бог есть единство взаимодействующих духа и тела — прообраз, модель грядущего единства человечества. Исследователи считают, что Рильке многим обязан Карлу Христиану Фридриху Краузе, прославившемуся своим возвышенно-наивным призывом к всемирному союзу народов.