Мне было любопытно узнать подоплеку его появления здесь, и я спросил:

— А как вы оказались в «Эдем-Олимпии»?

— Жалованье. Здесь платят больше, чем в аэропорту или Дворце фестивалей.

— Причина основательная. Но…

— Неподходящий тип? Синяки под глазами? Странный загар? — Взгляд у Гальдера был почти невинный. — Или потому, что я читаю Скотта Фитцджеральда?

— Гальдер, я ничего такого не говорил. — Я ждал его ответа, глядя, как он мнет в руках ботинок сбежавшего русского, словно сворачивает шею какому-то мелкому животному. Когда он кивнул, подтверждая таким образом, что просто подначивал меня, я повернул свое саднящее ухо, прислушиваясь к голосам в его рации. — Я хотел сказать, что здесь такая тишь да гладь. Люди вашего склада предпочитают что-нибудь повеселее. Кроме этого случая с Алексеем, в «Эдем-Олимпии», кажется, и преступлений-то никаких нет.

— Это в «Эдем-Олимпии»-то нет преступлений? — Он самодовольно улыбнулся наивности этой сентенции, выслушанной им с нескрываемым удовольствием. — Некоторые говорят, что преступление — это самая суть «Эдем-Олимпии».

— Транснациональные компании? Все, чем они занимаются, — делают деньги из денег.

— Вполне возможно… значит, деньги — главная игрушка взрослых людей. — Гальдер сделал вид, что размышляет над этой мудростью. Решительность, с которой я противостоял незваному гостю, заинтриговала Гальдера, но сейчас мое любопытство раздражало его, и он явно испытал облегчение, когда охранники на дороге подошли к кованой калитке и сделали ему знак — все чисто. — Так… — Гальдер обвел взглядом сад, готовясь уйти. — Мистер Синклер, мы усилим патрулирование. Доктору Джейн не из-за чего беспокоиться. Этот русский, должно быть, убежал.

— Почему вы так думаете? Может, он сейчас отсиживается у одного из сотен бассейнов. Он ищет Дэвида Гринвуда — и даже не знает, что бедняги нет в живых.

— Значит, он на несколько месяцев ездил к себе в Москву. Или не смотрит телевизор.

— Зачем ему мог понадобиться Гринвуд?

— Откуда мне знать? — Гальдер как бы нехотя отбивался от меня. — Доктор Гринвуд работал в метадоновой клинике в Манделье. Может быть, он сделал русскому укол, и тому понравилось.

— Гринвуд что, занимался такими вещами?

— А разве не все врачи этим занимаются? — Гальдер дружеским жестом прикоснулся к моему плечу. — Спросите у вашей жены, мистер Синклер.

— Придется. Вы хорошо знали Гринвуда?

— Встречались. Он был порядочный человек.

— Немного нервный?

— Я бы не сказал. — Гальдер взял туфлю русского. Он принялся разглядывать фотографию девочки, потер ее лицо большим пальцем. — Мне он нравился. Это он меня сюда устроил.

— Но он убил десять человек. Почему? У вас такой вид, будто вы знаете.

— Не знаю. Доктор Гринвуд был прекрасным человеком. Просто он слишком долго прожил в «Эдем-Олимпии».

Я стоял у самого бассейна, вглядываясь в его глубины. Жаркое солнце породило в воде контурную карту замысловатых потоков, проецирующуюся на выложенное плиткой дно, но я все же различал дрожащие контуры серебряной монетки под доской трамплина. За моей спиной разбрызгиватель снова начал поливать лужайку, и вода намочила подушки на креслах, которые Гальдер передвинул в поисках улик. Траву испятнали беспорядочно смешавшиеся отпечатки каблуков — словно рисунок безумного индейского танца.