14

– Это я виноват, – произнес Калле после некоторого молчания, которое показалось им бесконечным. – Это целиком моя вина. Я не должен был впутывать вас в это дело. А быть может, и себя тоже.

– Виноват, не виноват! – сказала Ева Лотта. – Разве тебе когда-нибудь могло прийти в голову, что все так обернется…

Снова наступила тишина, жуткая тишина. Казалось, будто за этими стенами никакого мира больше и не было. Было лишь это подземелье с его наглухо запертыми дверьми.

– Какая жалость, что Бьёрка вчера не было в участке, – сказал наконец Андерс.

– Не говори об этом, – попросил Калле. Затем никто из них целый час не произносил ни слова. Они думали. И каждый из них, верно, думал примерно одно и то же. Всё – сплошные неудачи: драгоценности утрачены, грабители вот-вот удерут за границу! Но в этот миг все казалось им ничтожным по сравнению с тем, что сами они сидят взаперти и не могут отсюда выйти, и даже не знают, смогут ли они когда-нибудь вообще выйти на волю. Эту ужасающую мысль нельзя было даже додумать до конца. А если дядя Эйнар не подумает написать письмо? Ну, а сколько времени идет письмо из-за границы? А сколько можно прожить без еды и питья? И потом, разве для этих бандитов не лучше, чтобы дети навсегда остались внизу в подземелье? Ведь за границей тоже существует полиция, и если бы дети описали ей приметы воров, то дядя Эйнар и его сообщники не чувствовали бы себя в безопасности, зная, что Калле, Андерс и Ева Лотта смогут их выдать, «…наверняка напишу… Если только не забуду!» – это были последние слова дяди Эйнара, и звучали они зловеще.

– У меня есть три булочки, – сообщила Ева Лотта, сунув руку в карман платья.

Все-таки небольшое утешение!

– Значит, мы не умрем голодной смертью раньше вечера, – заявил Андерс. – Есть еще и полковша воды.

Три булочки и полковша воды! А потом?

– Надо кричать и звать на помощь, – предложил Калле. – Может, явится какой-нибудь турист и захочет осмотреть развалины.

– Насколько я помню, здесь прошлым летом побывали два туриста, – сказал Андерс. – Об этом много толковали в городе. Так почему бы им не прийти и сегодня?

Они встали возле маленькой отдушины подвала, через которую пробивался луч солнца.

– Раз, два, три, четыре – давайте! – скомандовал Андерс.

– На помощь… по-мо-о-ощь!

Наступившая после этого тишина показалась им еще более глубокой, чем раньше.

– Небось в Грипсхольм и Альвастру и в другие такие же места они катят! – с горечью произнес Андерс. – А до этих развалин никому и дела нет.

Нет, ни один турист не услышал их зова о помощи, да и никто другой – тоже.

Минуты шли, превращаясь постепенно в часы.

– Если б я, по крайней мере, дома предупредила, что иду в развалины, – казнилась Ева Лотта. – Тогда бы родители наверняка пришли сюда и понемножку отыскали бы нас.

Она закрыла лицо руками. Калле несколько раз проглотил комок в горле и поднялся с пола. Невыносимо сидеть спокойно и смотреть на Еву Лотту. Эта дверь… Нельзя ли как-нибудь ее выломать? Но и одного взгляда хватило, чтоб понять бесполезность любой попытки. Калле наклонился, желая поднять что-то, лежавшее возле лестницы. Подумать только, карманный фонарик дяди Эйнара! Он забыл его в подземелье, какое счастье! Ведь постепенно наступит ночь, темная холодная ночь, и утешительно было знать, что, если нужно, можно всего лишь за несколько мгновений рассеять мрак. Батарейки, ясное дело, надолго не хватит, но, по крайней мере, можно иногда посветить и узнать, который час. И вовсе не потому, что для них имеет значение время – три, четыре или пять часов… – скоро для них вообще ничто не будет иметь значения.