Клода с удивлением наблюдала за происходящим. Может, еще не все потеряно? Может, жизнь еще наладится? Голова у нее закружилась от мыслей и планов. Маркус переедет к ней, будет платить за дом, она получит опеку над детьми, Дилан окажется тайным педофилом или торговцем наркотиками, все возненавидят его, а ее простят…

Пока Крейг и Молли занимались игрушками, Маркус воспользовался передышкой, чтобы незаметно коснуться ее руки.

– Ты как? – негромко спросил он. – Держишься?

– Все нас ненавидят, – жалобно улыбнулась она. – Но мы-то с тобой друг у друга есть.

– Правильно. Скоро я смогу уложить тебя в постельку? – прошептал он, запуская руку ей под футболку и осторожно, чтобы дети не заметили, кладя ладонь ей на грудь. Затем ущипнул сосок, и у нее во рту пересохло от желания.

В эту минуту во всю мощь заревел Крейг, вскочил на ноги и попытался оттолкнуть Маркуса от Клоды. Он бешено размахивал новым красным грузовиком и умудрился-таки задеть врага по Самому дорогому. Не настолько сильно, чтобы серьезно покалечить, но достаточно, чтобы Маркус покрылся холодным потом.

– Дорогой, надо учиться делиться, – мягко заметила Клода.

– Не хочу! – резко отреагировал Маркус. После некоторой заминки Клода сказала:

– Маркус, вообще-то я обращалась к Крейгу.

56

Лиза так и сидела на полу, комкая в кулаке иск о разводе. Волна депрессии, которая то накатывала, то отступала с самого ее приезда в Дублин, наконец накрыла ее с головой.

«Я неудачница, – признала Лиза. – Я законченная неудачница. И мужа у меня нет».

Лиза никогда бы не могла предположить, что такое случится с ней. И только теперь осознала все четко. У нее не было своего адвоката. Вообще ее собственное поведение после разрыва с Оливером удивляло Лизу: она ведь энергична и активна. Что задумает, то сразу и делает. А тут почему-то не стала…

Да, адвоката придется искать…

Но если она отказывалась принимать ситуацию, то и Оливер вел себя странно: ушел в январе, снял квартиру, но продолжал выплачивать свою половину ссуды за их общий дом. Поведение нехарактерное для человека, который решил обрубить все концы.

Лиза увидела в зеркале себя, жалобно съежившуюся на полу. Вот еще глупости! Рывком она встала на ноги, но ноги едва держали ее. С трудом она дотащилась до спальни, рухнула на кровать, закуталась в одеяло.

Одеяло грело, мягко обнимало, и от этого Лизу прорвало, слезы хлынули рекой. Она плакала от обиды, от отчаяния и – да! – от жалости к себе. Есть за что себя пожалеть, черт возьми. Каких только мелких гадостей не преподнесла ей судьба за последний год! Равнодушие Джека – хотя оно ничто по сравнению с болью разрыва с Оливером – довершило этот букет. И Мерседес, наверное, она уходит работать в «Манхэттен», а я… я… Ну и что? Что с этим поделаешь? Да ничего! Никогда в жизни Лиза так остро не ощущала собственное бессилие. И деревянные жалюзи до сих пор не готовы, хотя Трикс по ее просьбе тысячу раз звонила в магазин.

Лиза всхлипывала все громче и громче, пока наконец не заревела в голос, как младенец.

Время шло, небо за окном окрасилось розовым, потом комнату залили серо-синие сумерки, скоро сменившиеся чернильной ночной тьмой, подсвеченной огнями города. Лиза по-прежнему лежала в кровати, изредка всхлипывая, небо из черного сделалось жемчужно-серым. Предрассветная дымка рассеялась, уступив место яркой синеве погожего сентябрьского утра. Начинался день, улица просыпалась, но Лиза сочла за лучшее не менять местонахождения.