Ему пришлось вцепиться в стул обеими руками, чтобы не упасть, хотя он и забыл, зачем он это делает. Ему казалось, что где-то вдали он слышит раскаты грома.
— Буря, — сказал он громко, — начинается буря. — Облако росло, и он попытался встать, чтобы закрыть окно. — Али! — позвал он. — Али! — Ему показалось, кто-то за окном ищет его, зовет, и он сделал последнее усилие, стараясь крикнуть, что он здесь. Он встал на ноги и услышал, как сердце заколотилось в ответ. Надо было передать какую-то весть, но темень и буря вогнали ее назад, в его грудную клетку, и все это время снаружи за домом, снаружи за миром, который стучался ему в уши ударами молота, кто-то бродил, не зная, как войти, кто-то звал на помощь — кто-то, кому он был нужен. И на этот зов, на этот жалобный крик Скоби заставил себя ответить. Откуда-то из бесконечной дали собрал он последние остатки сознания, чтобы откликнуться на этот призыв. Он произнес: — Господи, я люблю… — но усилие было слишком велико, и он не почувствовал, как тело его ударилось о пол, и не услышал, как под ледником, завертевшись, словно монетка, тихонько звякнул образок — изображение святой, имени которой никто не помнил.
Часть третья
ГЛАВА I
1
— Я держался все это время в стороне, — сказал Уилсон, — но, может, вам нужна моя помощь?
— Все были очень добры, — ответила Луиза.
— Я и не подозревал, что он так болен.
— Шпионили, шпионили, а все же не доглядели.
— Но ведь это моя работа. И я вас люблю.
— Ну до чего же вы легко бросаетесь этим словом, Уилсон!
— Вы мне не верите?
— Я не верю никому, кто твердит: любовь, любовь, любовь. Для таких людей это только — я, я, я.
— Значит, вы не выйдете за меня замуж?
— Пока что на это не похоже, но мало ли что может быть… Не знаю, на что толкнет меня одиночество. Но давайте больше не будет говорить о любви. Это была его любимая ложь.
— Он лгал вам обеим.
— Как она приняла его смерть?
— Я видел ее сегодня после обеда с Багстером на пляже. И говорят, что вчера вечером в клубе она была явно под хмельком.
— Ну, это уже неприлично!
— Никогда не мог понять, что он в ней нашел. Я бы вам не изменял, Луиза.
— Знаете, он ходил к ней даже в день своей смерти.
— Кто вам сказал?
— Тут все написано. В его дневнике. Он никогда не врал в дневнике. Никогда. Не говорил того, чего не думает, — например, насчет любви.
С тех пор как Скоби поспешно схоронили, прошло три дня. Доктор Треверс подписал свидетельство о смерти. Диагноз — angina pectoris: в таком климате вскрытие было делом нелегким, а в данном случае и лишним. Правда, на всякий случай доктор Тревис все же проверил, сколько было принято эвипана.
— А ведь когда мой слуга мне сказал, что он так внезапно умер ночью, я решил, что это самоубийство.
— Удивительно: теперь, когда его нет, мне так легко о нем говорить, — сказала Луиза. — А я его любила, Уилсон. Я любила его, но он как-то сразу ушел далеко-далеко.
Казалось, что и в доме от него ничего не осталось, кроме нескольких костюмов и грамматики языка менде; а в полиции — ящик с каким-то хламом и пара ржавых наручников. А между тем в комнате ничего не изменилось, и полки были заставлены книгами. Уилсон подумал, что это, видно, всегда был ее, а не его дом. Значит, им только кажется, что голоса их отдаются как-то особенно гулко, словно в покинутом жилище?
— Вы давно знали… насчет нее? — спросил Уилсон. |