— Бывает, входят в комнату — и не имеют права даже на прощение…

— Что же мне делать, мама?

— Она войдет — и ты все узнаешь. Ты же так хотел узнать, что случилось!

— Зачем? Ну зачем? Какая разница, что ее толкнуло на все это? Какая разница…

— Она тебе все объяснит…

— Объяснит! Объяснит!

И все, все в мире вдруг разделилось для меня на то, что можно объяснить, и на то, что объяснить нельзя. Мама ждала.

И я вдруг понял, что это такая мучительная на всю жизнь задача, на которую никогда и никем не будет дано ответа. Есть такие задачи в жизни, которые долго не решаются, десятилетиями, может быть, даже веками. Но все-таки они кем-то будут решены и объяснены, а это, это никогда, сколько бы ни существовали люди на Земле, никогда и никем не будет понято и объяснено, почему она так поступила… почему они так поступили…

И я сказал решительно и тихо:

— Пусть она уйдет…

Мама вышла из комнаты, и наступила тишина во всем доме. Потом громко, как выстрел, хлопнула дверца калитки. Потом хлопнула другая калитка.

«Я тебя люблю, — сказал я. — Прощай».

Наташа подошла ко мне и прислонилась спиной к спине. И так мы стояли, может быть, долго. Потом и Наташа вышла. Я открыл окно и очутился в темноте ночи. Ты права, птица: я никогда не узнаю, что случилось, но не потому, что ты нашелестела это крылами, а потому, что я не хочу узнавать, что случилось… Я сделал несколько шагов в темноту от окна, вытащил из кармана Юлкины письма, разорвал их и бросил за ограду дачи. Потом я перепрыгнул через штакетник и шагнул в темноту. Звезд не было. Я сделал несколько шагов в сторону дороги, к лесу. Свет веранды исчез за деревьями. Я шагнул еще. Все вокруг замолчало, словно перед началом чего-то… И вдруг во все небо полыхнуло светом. Над головой с раздирающим небо треском на мгновение возникло раскаленное дерево молнии и перегорело с треском. Наступила невероятная тишина… Уже не постукивал барабан грома, не посвистывал ветер в гамлетовскую дудочку, не ударял в литавру крыши гром, все насторожилось, как будто вышел невидимый дирижер, и все замерло. И вдруг, и вдруг грянул дождь, грянул весь сразу, грянул как марш, как свадебный марш природы, как марш вечного обновления жизни и вечного ее продолжения. Я шел под этим дождем, шел и шел…