Изменить размер шрифта - +

Уоррен встал из-за стола и тихо спустился по трапу. Он нашел кока в его каюте. Лопоухий свалился со стула и спал на полу, тяжело дыша. Каюта провоняла виски. На столе красовалась бутылка, почти пустая.

Уоррен легонько пнул Лопоухого ногой. Тот чуть слышно застонал во сне.

Тогда капитан взял бутылку и посмотрел на свет. Там оставалось на один добрый глоток. Он запрокинул бутылку и выпил все до капли, а потом запустил пустой бутылкой в стену. Осколки пластика осыпали голову Лопоухого мелким дождем.

Лопоухий поднял руку и смахнул осколки, как мух. И продолжал спать с улыбкой на устах: его чувства были блаженно притуплены алкоголем и защищены от воспоминаний, которых, кстати, уже не существовало.

 

11

 

Они сызнова накрыли башенку плитой и установили треногу со шкивом. Потом опять стянули плиту вниз, а треногу использовали для того, чтобы спустить внутрь автоматическую камеру и получить снимки.

Да, в башенке что-то было. Они мучительно всматривались в снимки, разложив их на столе в кают-компании, и пытались сообразить, что же это такое. Формой оно напоминало то ли дыню, то ли большое яйцо, поставленное острым концом кверху. Снизу доверху яйцо поросло волосками, и некоторые из них получились на снимках смазанными, словно вибрировали. Снизу яйцо было оплетено какими-то трубками и, видимо, проводами. Впрочем, на обычные провода они не очень походили.

Люди провели серию опытов, спустив в башенку измерительные приборы, и установили, что яйцо живое и во многих отношениях напоминает теплокровное животное, хотя можно было ручаться, что жидкие его компоненты не имеют с кровью ничего общего. Яйцо было мягким, не защищенным даже подобием панциря, оно пульсировало и вибрировало, только тип вибрации не поддавался определению. Однако волоски, покрывающие яйцо, шевелились без передышки.

И вновь они втащили плиту на место, а треногу со шкивом не тронули. Биолог Говард сказал:

— Оно, несомненно, живое. Это какой-то организм, но я не убежден, что это животное. Провода и трубки ведут в его нутро извне и в то же время, могу ручаться, являются его частью. А посмотрите на эти — как прикажете их назвать — то ли штифты, то ли панели, словно предназначенные для подсоединения новых проводов…

— Непостижимо, — заявил Спенсер, — чтобы животное могло срастись с механизмом. Взять, например, человека и его машины. Спору нет, они трудятся совместно, но человек сохраняет свою индивидуальность, а машины, может статься, свою. А ведь во многих случаях было бы выгоднее — если не социально, то по крайней мере экономически — чтобы человек составлял с машинами единое целое, чтобы они сплавились и стали, по существу, одним организмом…

— По-моему, — сказал Дайер, — что-то в таком роде здесь и произошло.

— А в других башнях? — осведомился Эллис.

— Они могут быть соединены друг с другом, — предположил Спенсер, — могут быть каким-то образом связаны между собой. Все восемь в принципе способны представлять собой единый организм.

— Мы же не знаем, что там в других башнях, — напомнил Эллис.

— Это можно выяснить, — ответил Говард.

— Нет, нельзя, — возразил Спенсер. — Мы не смеем рисковать. Мы уже шлялись вокруг гораздо дольше, чем позволяют простые меры предосторожности. Мак со своей командой решили прогуляться, заметили башни и осмотрели их — понятное дело, походя — а вернулись и забыли, как запустить двигатели. Мы не вправе слоняться возле башен даже на минуту дольше, чем необходимо. Уже и сейчас мы, быть может, утратили больше, нежели подозреваем.

— Ты думаешь, — смешался Клайн, — что утрата памяти, которой мы, возможно, подверглись, скажется позже? Что мы сами не знаем сейчас, какие именно знания и навыки мы потеряли, а позже обнаружим, что утратили очень многое?.

Быстрый переход