Бакмор Фиппс вылез из-за баранки и подошел к мужскому туалету. Закрыто! На всех заправках закрыто. Боятся, что у них украдут туалетную бумагу, не иначе.

- Эй, малыш, поди принеси ключ от сральника, - сказал он подростку, заправлявшему "понтиак" и одновременно протиравшему заднее стекло.

- Секунду, офицер, - сказал юноша.

- Мне нужно пописать, малыш. Тащи ключ или я отстрелю этот чертов замок! - Бакмор Фиппс был в отвратительном настроении, раздумывая над ужасной возможностью, что все люди - ниггеры. Даже он сам!

- Может там заперлась парочка "голубых", - заметил Гибсон Хэнд. - В таких туалетах надо в одной руке держать инструмент, а в другой дубинку.

После того, как примчался парнишка с ключом, Бакмор Фиппс не обнаружил внутри "голубых". Это был тот самый день, когда Тедди Кеннеди объявил, что возможно выйдет из борьбы за президентское кресло. Если на свете и существовало что-нибудь хуже демократа, то это демократ-либерал.

Повинуясь внутреннему импульсу, он сказал, - Передай-ка мне микрофон, Гибсон.

Патрульная машина стояла в нескольких футах от двери, поэтому витой шнур с микрофоном дотянулся до туалета. Бакмор Фиппс нажал кнопку "передача" и три раза нажал рычаг унитаза, послав звук спускаемой воды прямо в наушники диспетчера, которая воскликнула, - Что за черт! Наверное, какой-то коп свалился с набережной в океан.

Бакмор Фиппс еще и еще раз спустил воду, а затем объявил в микрофон, Прощай, Тедди!

- Бакмор, тебе не надо так сильно заниматься политикой, - сказал Гибсон Хэнд. - Это вредно для твоей головы.

В год выборов Бакмор Фиппс становился неуправляемым, но на время покончив с политической деятельностью, он принял радиовызов на Сельма авеню, где два гомика-проститутки выясняли между собой, кто из них более достоин внимания клиента в белом "ягуаре", который никак не мог решить, какого мальчика взять за двадцать долларов.

Уличные чудовища не любили драки. Если только сами в них не участвовали. У них начиналась нервная дрожь, когда они смотрели на все эти малохольные удары и вялые шлепки и царапанье, разворачивающееся перед их глазами. И не только между гомиками на Сельма авеню, но даже в барах, где люди, казалось, должны лучше разбираться в таких вещах. Дело в том, что многие дрались, как игроки в бейсбол: много шума и никакого результата. У уличных чудовищ всегда возникало желание влезть в самую гущу и бить руками и ногами, и душить, и падать на лежащих коленями вперед - словом, делать то, что приносило реальные плоды.

Через несколько минут им надоело смотреть, как два педика кровянят друг другу носы. Клиент в "ягуаре" заметил черно-белую машину и сказал "адьос", взревев мотором.

- Эй, девочки, хватит, - сказал Гибсон Хэнд, даже не потрудившись выйти из машины. - Если вы не прекратите, я вам оторву губы, и конец вашему бизнесу.

- Мы сегодня еще никого не трясли, - напомнил ему Бакмор Фиппс. Может напишем пару протоколов?

- Ладно, - вздохнул Гибсон Хэнд, и уличные чудовища вылезли из машины, чтобы написать пару никому не нужных бумаг и порадовать сержанта. Они заполняли бланки протокола, когда к ним подъехал и притормозил какой-то пикап.

Водитель высунул голову из окна и сказал гомикам, - Вы не обязаны подчиняться задержанию, если на то нет видимой причины.

- Это кто? - сказал Гибсон Хэнд двум бойцам, утиравшим кровь с носов.

- Никогда его не видел, - сказал один боец.

- Я его не знаю, - сказал другой.

Затем пикап остановился, и человек вышел. Верхушка черепа у него была лысой, но волосы по краям головы падали ниже ушей. На нем была накрахмаленная хлопчатобумажная куртка и солнечные очки в золотой оправе. Он начал было что-то записывать на листке бумаги.

- Попрошу ваши фамилии, офицеры.

- Зачем? - изумился Бакмор Фиппс.

- У вас есть какие-нибудь основания задерживать этих двух людей? Или это просто за то, что они шли по Сельма авеню?

- А ну-ка, подожди-ка.