- Эй, это же сержант Макки! - сказал коп помоложе. Он повернулся к своему напарнику. - Рон, это же Макки из отдела детективов!

- О черт! Полицейский! - Глаза дорожного копа закатились под шлем. Он здесь уже был. Дежа вю.

Эл Макки никак не мог сообразить, в чем дело. Это было похоже на первые секунды после сна. Окружающее что-то означало и в то же время не означало ничего. Реальность в такие моменты неуловима.

- Кажется, я могу объяснить, - начал Эл Макки, но вынужден был остановиться. Каждый его шаг отдавался, будто в погремушке. Он дребезжал, скрипел и звенел. Ветровое стекло сыпалось с него, словно снег. Его волосы были забиты разбитым стеклом. Оно попало даже в карманы.

- Слушай, - сказал молодой патрульный дорожному копу, - мы вызовем техпомощь и отвезем его домой. Он хороший парень. Отпусти его...

- Жопа! - сказал дорожный коп Элу Макки, устремляясь к своему мотоциклу и выбивая на ходу искры коваными подошвами. Он вогнал кулак в сидение, прежде чем вскочить на него и с грохотом умчаться.

Он снова его погладил. Это был его настоящий инструмент. Именно его он держал в руке, а не тот, что дал осечку в чайнатаунском мотеле. Смотреть стыдно: цилиндр настолько забит пороховой гарью, что едва вращается. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз чистил свой безотказный суррогат полового члена. И тем не менее этот малыш ни разу не давал осечку. Что было бы, если бы он так же обращался с тем, другим? Запаршивел бы до смерти? Скорее всего он лечился бы у вонючего китайского знахаря (исключительно благодаря Уингу -- после выплаты комиссионных), чтобы Управление не наложило на него взыскание за "поведение, недостойное полицейского", то есть за то, что он подхватил бы какую-нибудь венерическую заразу, вроде "красной смерти". Но этого быть не может. Он регулярно чистит, и смазывает, и прочищает тот, что дал осечку.

Стакан опустел. Он даже не помнил, как допил его. Он положил табельный длинноствольный "смит и вессон" на стол перед собой. Многие боятся своего члена. А он боялся только того, который недавно перестал работать. У Марти, наверное, все дело не в выпивке, а в религии. А может это одно и то же? Во всяком случае, он не боялся суррогата на столе. Он носил его слишком долго.

Эл Макки с трудом поднялся на ноги. Шишка на голове стала величиной с голубиное яйцо. Он, шатаясь, прошел через кухню и захламленную, похожую на стойло, гостиную. Он ногами расчистил дорогу через мусор: газеты, журналы, пустая бутылка из-под "Тул ламор Дью" на трехногом журнальном столике, который причудливо покосился, поддерживаемый с четвертой стороны стопкой ненужных книг по уголовному законодательству, криминалистике и праву. Книги, которые он так и смог заставить себя прочесть на протяжении тех многих лет, когда он так и не удосужился сдать экзамены на лейтенанта.

Он поглядел на все эти книги, впервые выполняющие полезное дело, поддерживая столик, который он сломал две недели назад, когда, еще пьянее, чем сегодня, споткнулся о проклятого кота.

Как он ненавидел этот проклятый стол! Как он ненавидел эти проклятые книги, которые никогда не читал! Как бы он ненавидел жизнь, если бы стал лейтенантом, и сидел бы за столом, и лизал какую-нибудь капитанскую задницу! Как бы он ненавидел себя, если бы провалился на экзаменах! Боже, как он ненавидел этого треклятого кота!

Кот, шипя, стоял на спинке дивана, такой же зловредный и сволочной, как обычно. Взгляд немигающий, неподвижный. Безымянный кот повернулся и стал точить когти о и без того уже ободранную спинку дивана, это действие он проделывал каждый день с того самого дождливого вечера пять месяцев назад, когда детектив подобрал этого паршивого, затаившегося в переулке кота в порыве пьяной сентиментальности.