«Сожги все это, Джордж. Сожги к чертям».

Но я не стал. Я теперь тайный хранитель этого музея (думаю, она знает).

И там — хотите верьте, хотите нет — в белом рельефном паспарту, за листком тонкой матовой бумаги обнаружилась ее фотография в возрасте примерно пяти лет. И сделана она была в ателье моего отца — его штамп на обороте — на Чизлхерст-Хай-стрит в пятьдесят каком-то году (она жила тогда совсем рядом — в Петтсвуде).

Надо же, что лежит и ждет своего часа.

Солнце ощутимо греет через ветровое стекло, но на улице все ежатся в куртках и пальто, кутают подбородки в шарфы. Я еду по Бродвею, миную железнодорожную станцию и попадаю на Уимблдон-хилл. Из моей части Уимблдона, из нижней, — в изысканную часть, в ту, что на холме. Проезжаю Уорпл-роуд, потом направо по Вудсайду, потом налево по Сент-Мэриз-роуд и оказываюсь в богатой деревьями, ухоженной, тихой зоне с далеко отстоящими от улицы домами, с лужайками, подъездными дорожками, живыми изгородями и сигнализацией против взломщиков. С осененными листвой крышами.

Я должен это сделать. Хотя ни я об этом не сказал, ни она. Но все равно должен. Сегодня. Бичем-клоуз, четырнадцать. Теперь там живут новые люди. Другой мир, другая планета. Я мог бы все про них узнать, проверить от и до. Мой хлеб, если на то пошло.

Здесь, на холме, — зона травянистых бордюров, двойных гаражей, железных оград, «лежачих полицейских», частных детских садов. Но не сбрасывайте ее со счета. Если вы зарабатываете тем же, что и я, зарабатывайте там, где людям есть чем платить и где они, несмотря на все, что имеют, способны (вы будете удивлены!) вытворять страннейшие вещи.

Повторяю: не сбрасывайте со счета эту зону обсаженных деревьями домов, этот обетованный край, где мало что, как считается, должно происходить. Все эти благополучные — на что иначе цивилизация? — Уимблдоны и Чизлхерсты.

6

Деньги за так. Можно было Рите перепоручить.

«Вот мои условия, миссис Нэш. — Я подал ей листок. — В таком деле я не прошу клиента ничего подписывать и не считаю, что нанят, пока не получу точных данных. Правило, по очевидным причинам, такое: не я связываюсь с вами, а вы со мной».

Тут они обычно хлопают глазами — легкое замешательство. Уже, значит, заговор, тайное соглашение.

Солнце лилось между нами потоком. Клейкость исчезла из ее глаз, и какое-то время она выглядела просто потерянной. Но так у них и бывает: пришли с решимостью, а теперь им кажется, что оказались здесь ненароком. Ошибка, не та дверь — хотели в «Центр загара». Пришли как обиженная сторона, а уходят в каком-то дурмане, с ощущением вины.

Вот почему я всем, кроме женщин определенного сорта, оставляю выход, лазейку. Возможность отменяющего звонка, скажем, на следующее утро или даже в тот же день. Всё заново взвесили и решили, что мои услуги не требуются. И хотя я вслух такого не говорю и не люблю терять заработок, случается, что думаю: и правильно, это самое для тебя лучшее.

Рита могла бы войти ко мне и небрежно сообщить: «Миссис Нэш — вчерашняя, утренняя. Можно вычеркнуть».

Я сказал:

«Фотографии либо пришлите, либо сами привезите».

Казалось, она приросла к стулу. И по-прежнему крепко, до белизны в костяшках, сжимала ремешок сумочки.

Может, когда-нибудь напишут книгу о дамских сумочках, ручных и наплечных. Если уже не написали. Про то, как они за них держатся, точно за лучших друзей. Когда все остальное рушится. И чего в них только нет. (Сколько я их обшарил — поди сочти.)

Там, где она сейчас, сумочки запрещены. Ремешки.

И теперь, конечно, эта сумочка у меня — наряду со всем прочим. На хранении. И впрямь как собачка. Я с ней разговариваю, глажу ее.