— Что значит — можешь забирать? — возвысил голос гость. — Ты что, одолжение Спарте делаешь?

Мать промолчала.

— Или ты считаешь, что я с арифметикой незнаком? — продолжал, распаляясь, пришелец. — Конечно, я не Пифагор и не Евклид, но до семи сосчитать умею. А спартанцу больше и не нужно. Между прочим, в совете записаны даты рождения всех граждан, которые…

— Ты считаешь как надо, ирен, — примирительно промолвила мать. — Все сходится. Если кто и ошибся, так это я.

— Это другое дело.

— Зайди, ирен, в дом, выпей холодного молока, — предложила мать. — Или вина.

— Некогда мне. Нужно успеть до захода солнца обойти еще с полтора десятка домов, таких же, как твой… И если в каждом придется мне вести пустые разговоры… Тебя как зовут? — неожиданно обратился гость к Тилону.

Мальчик промолчал, только сильнее сжал ивовый прут, которым расчерчивал дорожку для прыжков.

— Его зовут Тилон, — сказала мать.

— Тилон, — повторил тот, кого мать называла странным словом «ирен». — Ишь какой звереныш! Ну, ничего, я научу тебя почтительности к старшим.

— Он еще слаб после болезни… — сказала мать.

— Вот мы и сделаем его сильным. Сильным и отважным, как лев, — с важностью произнес ирен, видимо, чужую фразу. — Готовь его в дорогу. Завтра на рассвете я приду за ним.

— Я испеку свежих лепешек…

— С собой можешь дать ему только одну.

— А козью шкуру можно дать ему в дорогу?

— Нет. Тилон все получит на месте. — С этими словами незнакомец удалился.

Когда калитка за иреном захлопнулась, Тилон вихрем взлетел по каменным ступеням и прижался к матери.

— Вот и кончилось твое детство, сынок, — грустно произнесла она, погладив мальчика по жестким курчавым волосам, почти не знавшим гребня.

Эту ночь, последнюю ночь в родительском доме, Тилон спал плохо. Сон все время рвался, словно худой мешок. А когда удавалось забыться, перед глазами проплывали бесформенные клубящиеся химеры — одна страшнее другой.

Под утро Тилона свалил тревожный сон. Его разбудил пронзительный звук трещотки, раздавшийся под самым окном. Мальчик с трудом оторвал от свалявшейся шкуры тяжелую после сна голову. Первое, что поразило Тилона, был отец. Он стоял на коленях близ ложа.

Острые, как у рыси, глаза мальчика разобрали, что губы у отца трясутся.

— Прощай, сынок, — негромко проговорил отец и поцеловал мальчика. Оглянувшись на мать, которая возилась близ двери с тяжелым козьим мехом, он еле слышно добавил: — Храни тебя все олимпийские небожители. Один Зевс ведает, свидимся ли когда-нибудь…

— Эй, пошевеливайтесь! — донесся с улицы нетерпеливый крик.

Тилон узнал голос вчерашнего гостя.

— Мы готовы, ирен! — крикнула мать, которая справилась наконец с мехом.

Отец сказал:

— Ступай, сынок.

Тилон выбежал со двора. Близ их дома стояло больше десятка мальчишек примерно его возраста. Стоя кучкой, они не без робости поглядывали на ирена, вооруженного палкой. «Словно пастух со стадом», — мелькнуло у Тилона.

Выйдя из калитки, мальчик замешкался. Холодный утренний воздух, напоенный запахами трав, переполнял легкие, остывшие за ночь камни обжигали холодом босые ноги — Тилон от волнения позабыл обуться.

Следом за мальчиком вышла мать. В одной руке она держала битком набитый козий мех, в другой — сандалии Тилона.