Сначала она упомянула о детях. Сказала, сколько радости они им дают, одно их присутствие здесь. Вся жизнь их сосредоточена в этом селении. Постепенно она разошлась, голос ее окреп и мало-помалу приобрел свои обычные властные интонации. После того как она рассказала Блонделю о всем том, что происходило здесь в его отсутствие, она вдруг спросила его почти суровым тоном:

— А знаете, сколько у нас осталось сыра?

Блондель молча взглянул на нее и отрицательно покачал головой.

— Всего на четыре дня.

Он перестал ходить, остановился перед ней и сказал:

— Достанем.

— Конечно, достанем. А вы знаете, сколько у нас осталось денег?

— Нет. Но ведь было же условлено, что все финансовые расчеты по вашей части.

— Вот потому-то я вам об этом и говорю. Я умею аккуратно вести денежные счета, но, к сожалению, не обладаю талантом размножать монеты.

Она тоже поднялась, встала перед Блонделем, который едва доходил ей до плеча. С минуту она не спускала с него глаз, потом бросила:

— Лекарь Блондель, у нас осталось ровно тридцать пять флоринов и восемь су. Ибо мы живем милостью наших благодетелей, таких, как мастер Жоттеран, и еще трех-четырех его друзей.

При этих словах Блондель взорвался. Вскинув руки к небу, он крикнул:

— Тогда, стало быть, это вы затоптали тот чудодейственный пыл, охвативший весь город! Стало быть, вы…

Ортанс прервала его речь:

— Ничего мы не затаптывали, но вы сами отлично понимаете, что хворост быстро занимается и столь же быстро сгорает. Правда, горит он ярким пламенем, но, если не подкинуть в печку дров, как бы красиво ни полыхал огонь, он быстро погаснет. Мы живем далеко от города. У каждого человека свои собственные заботы. Жизнь не так-то уж легка. Не хочу сказать, что они нас забыли, раз они приходят нам на помощь. Но если нам нужны деньги, если вы хотите вновь оживить, как вы выразились, этот пыл, вам придется, хочешь не хочешь, пойти навстречу жителям этой страны с их образом мыслей и со всеми их обычаями.

Ярость, только что владевшая Блонделем, сразу, казалось, стихла, на смену ей пришло неизбывное изнеможение. Он обвел взглядом присутствующих, подошел к скамье и сел. Положив локти на край стола, сжав ладонями виски, он, видимо, размышлял. Ортанс приглядывалась к нему с минуту, потом сказала все тем же спокойным своим голосом:

— А ну-ка, Бизонтен, объясните ему хорошенько, что воспоследует из этого праздника.

Бизонтен объяснил. И, не подымая глаз, Блондель выслушал его. Только время от времени он глубоко вздыхал, пожимая худыми плечами. Не отнимая ладоней от висков, он то и дело покачивал головой справа налево, словно бы вопреки своей воле говорил нет. И под конец он прошептал:

— Господи, ни единой беды ты от меня не отвел!

51

Следующий день прошел словно в лихорадке — солнечный свет затягивала серая пелена, — Блондель делал одно открытие за другим, приходил в восторг, убеждаясь, что большинство детей явно набираются сил, что все работы в его отсутствие шли полным ходом. Однако между вспышками радости он вдруг погружался в беспросветный мрак и без устали твердил:

— Неужели эти люди не могли бы отпраздновать май как-нибудь иначе, без применения оружия? Почему им так необходимо мое присутствие на празднике, почему не могу я прийти к концу, когда уже закончат короновать победителей?

Никто не брал на себя смелость ему ответить, и Бизонтену думалось: где уж тут всем им, как и ему самому, разобраться в поведении лекаря.