Майра быстро вошла в читальню, оставив дверь за собой открытой, и встала у окна. Она едва различала в дымке дождя рощицу, которая была очаровательным местом для прогулок в хорошую погоду. Дверь за ее спиной щелкнула, закрываясь, и на несколько мгновений повисло тягостное молчание.

– Я понял, – голос его был ледяным и пугающе спокойным, – что вы не обращаетесь ко мне за помощью.

Майра затаила дыхание.

– Нет, – наконец ответила она.

– Но вы решили, что я имею право знать, – продолжал он.

Она облизнула губы. К чему он клонит?

– Приятно узнать, что твой бастард появится на свет через шесть месяцев.

Майра схватилась рукой за подоконник.

– Не смейте употреблять это слово в моем присутствии!

– Ах вот как? – Голос его звучал устрашающе вежливо. – Какое же слово прикажете употребить? Может быть, дитя любви? Но ведь это вовсе не дитя любви, не так ли? Оно было зачато отнюдь не во время любовного свидания.

Почему-то эти слова ранили ее.

– Нет, – сказала она. – Я давно уже поняла, что на любовь вы неспособны. А в ту ночь вы даже не изображали любовь.

– Какого дьявола, – впервые он позволил прозвучать гневным ноткам в своем голосе, – какого дьявола вы мне лгали, Майра?

– Я не… – начала было она, но к чему громоздить ложь на ложь? – Я знаю, почему вы это делали.

Она ухватилась за подоконник обеими руками, только так можно было, удержаться, чтобы не вздрогнуть от страха. Его голос раздался у самого ее плеча:

– Потому что я весьма категорически заявил вам тогда, на балу в Тамауте, что вы выйдете за меня, если беременны. Потому что я велел вам послать за мной без промедления, если вы обнаружите, что беременны. Потому что вы готовы на что угодно, лишь бы действовать вопреки моим требованиям.

– Да. – Она начала злиться и, хотя он стоял совсем рядом, резко повернулась к нему. Это было уж и вовсе неразумно. – Долгие годы я не любила и презирала вас, милорд. И если с годами ненависть моя поутихла, то, за последние четыре месяца она вспыхнула с новой силой. Мне представляется чудовищной сама мысль о том, что я могу в чем-то зависеть от вас. Мысль о том, что я должна сделать что-то только потому, что вы велите мне так сделать… эта мысль… эта мысль…

– Ужасает вас? – докончил он, подняв брови. – Неужели красноречие покинуло вас, Майра? Жаль. А как вес хорошо получалось! И в результате ваше упрямство и инфантильность поставили нас обоих в крайне сомнительное положение. Вы же понимаете, что больше скрывать правду нельзя.

Она засмеялась, как-то подчеркнуто резко.

– И в результате на нашем ребенке будет стоять клеймо полузаконного рождения, – сказал он.

– Совершенно незаконного, – возразила она, прекрасно понимая, как глупо даже в этот момент не устоять перед искушением бросить ему вызов. – Он или она будет незаконнорожденным. Мне все равно. Я…

– Перестаньте ребячиться, – проговорил он таким ледяным тоном, что она замерла с открытым ртом. – Завтра утром мы обвенчаемся.

– Ни за что! – сказала она, понимая, что в этом споре не может, а на самом деле и не хочет выиграть. Когда Майра говорила с Кеннетом, здравый смысл неизменно покидал ее. Единственное, что она чувствовала, – это всепоглощающую ненависть. – Без предварительного оглашения…

– Разумеется, я привез особое разрешение, – сказал он. – Мы венчаемся завтра. Придется вам смириться, Майра. Придется вам научиться преодолевать свое отвращение ко мне. Возможно, это окажется не столь уж трудно. Вряд ли мне захочется подолгу бывать в вашем обществе. А вы научитесь слушаться меня.