Иван Трегубов родился в мордовском селе 19 января 1930 года и уже в раннем возрасте приобщился к конькам. Отец подарил сыну «снегурки», которые заботливая мать прикручивала к его валенкам веревками. И Иван с утра до позднего вечера не уходил с катка. Из-за этого даже не ходил в школу. Единственное, что он осилил, – три класса средней школы.

Когда началась война, Ивану было всего одиннадцать лет. Его отец и старший брат в первые же дни ушли на фронт, и вскоре на обоих пришли похоронки. Иван остался единственной опорой почерневшей от горя матери. Он вкалывал за троих с утра до глубокой ночи, пропадая на колхозных полях. Но беда не приходит одна. Какие-то завистники ночью прокрались к ним во двор и подожгли избу. Только чудом Иван и его мать сумели выскочить из горящего дома на улицу в одном исподнем. Кто это сделал, так и осталось неизвестным. После этого Трегубовы покинули родную деревню и уехали в Комсомольск-на-Амуре, где хорошо помнили Трегубова-старшего, два года проработавшего на стройке. Именно там Иван впервые познакомился с русским хоккеем – стал играть за заводскую команду.

В 1947 году Трегубова забрали в армию. Он попал в Хабаровск, где и должен был с головой окунуться в суровые армейские будни. Однако судьба распорядилась по-своему. В хоккейной команде Хабаровского окружного дома офицеров появилась вакансия: лучшего игрока клуба – Николая Сологубова – вызвали в Москву, играть за ЦДСА, и Трегубова взяли на это место. И не пожалели. Спустя короткое время Трегубов стал одним из лучших бомбардиров команды. Слава о нем с быстротой молнии распространилась по всему региону, а затем (благодаря письму друга Сологубова) дошла и до Москвы. И вскоре в Хабаровск пришла депеша: срочно командировать рядового Ивана Трегубова в столицу нашей родины. На дворе стоял закат сталинской эры – 1952 год.

Говорят, когда Трегубов узнал об этом, он чуть не заплакал. Причем не от счастья, а от страха. Его пугала далекая столица и новая популярная игра – канадский хоккей. Ведь он-то привык гонять по льду мячик, а тут придется толкать резиновую шайбу. Но делать было нечего: Трегубов был человеком подневольным, военнообязанным, поэтому должен был выполнять приказы начальства беспрекословно.

Тренер ЦДСА Анатолий Тарасов встретил новичка не слишком ласково. Вместо того чтобы поинтересоваться его самочувствием или тем, как он устроился, Тарасов спросил: «Почему задержался?» Вопрос этот был не случаен. Тарасов таким образом проверял новичка: если начнет оправдываться, нервничать – значит, из такого человека можно будет веревки вить. Если не стушуется – значит, человек не робкий, с таким ему будет трудно (прославленный тренер предпочитал людей с «гибким позвоночником» – ими легко управлять). Трегубова вопрос тренера не смутил, и он четко доложил ему о причинах своей задержки. Говорил спокойно, без тени какого-либо испуга или волнения. Трегубов, рано познавший на своих плечах груз ответственности, вообще никого не боялся и всегда говорил то, что думает. Тарасов понял это сразу, как только заглянул в глаза новичку. Что он подумал в тот миг, неизвестно, но вряд ли это были слова одобрения.

Несмотря на то что времени на адаптацию у Трегубова не было (ЦДСА хоть и занимал 1-е место, но станет ли он чемпионом, было еще не ясно), он сделал все возможное, чтобы удачно вписаться в прославленный коллектив. Для этого ему пришлось, что называется, пахать и пахать до седьмого пота. Он тренировался вместе с командой, а когда все уходили, оставался на льду еще на несколько часов и отрабатывал те приемы, которые у него менее всего получались.