– Это первая ваша поездка в Санкт-Петербург? – спросила Софи.

– Нет, уже семнадцатая.

– И вы всегда едете как сопровождающий?

– Нет, до этого раза я всегда возил государственные бумаги, – ответил жандарм, раздуваясь от самодовольства. – Депеши к министрам. Но это куда менее приятно, поскольку компании недостает!

По мере того, как путешественники приближались к Уралу, Добролюбов постепенно оттаивал и даже начинал проявлять по отношению к своей подопечной некоторую галантность. Софи сочла, что все же он слишком молод для того, чтобы ее сторожить. В Екатеринбурге не было лошадей, и им пришлось провести ночь на лавках почтовой станции. Утром, когда они пили чай в общем зале, Добролюбов смущенно пробормотал:

– Я вот думаю, зачем это мы едем в двух тарантасах…

Софи не сразу поняла, к чему он клонит, и возразила:

– Но ведь так очень удобно ехать!

– Удобно-то оно удобно, да больно дорого выходит!

Как тут было не возмутиться!

– А что, разве вы платите из своего кармана? – ехидно поинтересовалась «свободная узница».

– Разумеется, нет, платит государство! – не задумался с ответом ее страж. – Мне выдали полностью сумму, необходимую для оплаты всех расходов. Но, если удастся хоть на чем-то выгадать, для меня это будет заметная прибавка, уж очень маленькое у нас жалованье. А мне надо кормить стариков родителей, сестру-калеку! Скажите, сударыня, вас на самом деле будет очень стеснять, если я пересяду в ваш тарантас? Нам ведь теперь не так уж много осталось проехать до Перми.

Озадаченная Софи немного помолчала, подумала, затем, пожав плечами, бросила:

– Хорошо, если для вас это настолько существенно, я согласна.

– Благодарю вас, сударыня! – с чувством произнес жандарм.

И немедленно потребовал, чтобы ему принесли окорок, крутые яйца и четвертый стакан чая.

Тарантас Софи был достаточно просторным для того, чтобы в нем можно было с удобством устроиться вдвоем и разместить вещи. Добролюбов сел напротив нее на соломенные тюки и тут же начал клевать носом, а вскоре и захрапел. Наверное, рот у него был наполнен воспоминаниями о поглощенной еде, потому что во сне он вкусно причмокивал и от удовольствия шевелил усами. Софи смотрела на спящего жандарма и думала о друзьях, с которыми не так давно рассталась и с которыми ей, должно быть, больше не суждено было свидеться. На расстоянии судьба декабристов показалась ей еще более странной. В молодости они думали, будто их миссия состоит в том, чтобы сражаться до последней капли крови за свои политические убеждения; в зрелом возрасте они отказались от какого бы то ни было героизма и полностью посвятили себя возделыванию целинных земель и не тронутых просвещением умов. Благодаря декабристам неотесанные сибирские жители впервые с несказанным удивлением увидели людей, которым нравится читать книги и писать письма, людей, которых больше привлекают идеи, чем деньги, людей, которые утратили и богатство, и положение в обществе, однако не станешь же отрицать, что они имеют огромное влияние на окружающих. В какую бы заброшенную деревеньку, в какой бы глухой угол правительство ни сослало хотя бы одного из этих мятежников, можно было не сомневаться: он найдет возможность приносить пользу, устроит библиотеку, станет учить детей. Софи улыбнулась, припомнив позабавившее ее замечание одного курганского землемера: «Как жаль, что в 1825 году не арестовали побольше декабристов! Еще несколько сотен каторжников в том же роде – и Сибирь сделалась бы первой среди цивилизованных стран!» И подумала: может быть, в глазах грядущих поколений истинную славу декабристы обретут не благодаря тому, что однажды восстали против царя, но благодаря тому, что остаток своей жизни посвятили борьбе с равнодушием и невежеством ближних.