– Да говорю же я вам, что ни в чем не виновата! – слабо возразила она.

Вместо ответа толстый коротышка грубо схватил ее за руку. Она резким движением высвободилась. В прихожей стояли Жюстен и Валентина. Окаменев от ужаса, они во все глаза смотрели на хозяйку, которую, словно воровку, уводили двое полицейских. Она бросила им на ходу:

– Ничего страшного! Я скоро вернусь!

И попыталась улыбнуться: пусть видят, что хозяйку не так-то легко запугать. Посреди двора ждала двухместная карета. Софи без посторонней помощи села в нее. Один из полицейских устроился с ней на сиденье, второй примостился рядом с кучером. За всю дорогу сосед Софи ни разу к ней не обратился. Она задыхалась, запертая в наглухо закрытой карете с этим незнакомцем, от которого несло вином и табаком. На каждой выбоине он толкал ее локтем или коленом. Наконец, колеса в последний раз вздрогнули, переезжая глубокую рытвину, и замерли.

Мощеный двор префектуры полиции, длинные серые коридоры, заполненные просителями или подозреваемыми, рабочие в картузах, девицы в тюремных чепцах, белые плевательницы, застекленные двери с табличками… Попав в этот безрадостный мир, Софи мгновенно вспомнила, как Николя пришел вызволять ее отсюда, из этого самого места, в день, когда ее по ошибке арестовали. Это было в 1815 году, незадолго до того, как они обвенчались. Он был в парадном мундире гвардейского полка. Как тогда растрогало ее влюбленное и обеспокоенное выражение его лица! А сегодня некому поспешить ей на помощь, никто ее не защитит… Да, это так: отныне она может рассчитывать только на себя. Но что же Николя сказал тогда, едва ее увидев?..

– Входите, – проворчал толстый коротышка, толкнув одну из дверей.

Она вошла в комнату с выкрашенными светло-зеленой краской стенами, в глубине которой стоял шкаф с бумагами. За дубовым письменным столом сидел человек, все лицо которого состояло, казалось, из лба и челюстей. Вдоль щек спускались желтовато-седые пушистые бакенбарды. Он поднял взгляд на Софи и вдруг сделался очень похож на внимательно присматривающуюся лягушку. Полицейские выложили начальнику на стол письма и прочие бумаги, которые они прихватили из дома Софи, он кивком отослал обоих. Оставшись наедине с задержанной, представился: «Инспектор Мартинелли» – и предложил сесть напротив него, на стул с плетеным сиденьем.

– Сударь, – начала она, – я очень удивлена, не могу понять…

Он жестом прервал ее:

– Вскоре вы все поймете, сударыня, но прежде мне необходимо задать вам несколько вопросов. Ваше имя, фамилия, дата рождения…

Она послушно отвечала, но инспектор явно ее не слушал. Разумеется, все это было ему уже известно. Софи заметила горбатого писца, тот сидел в углу кабинета перед высокой конторкой на табурете и записывал каждое ее слово пером с дрожащей бородкой. Внезапно Мартинелли, наклонившись вперед, спросил:

– Вы получали средства к существованию из России, не так ли?

– Да, – признала Софи. – А что, это противозаконно?

– Ни в коей мере! Однако, если полученные мной сведения верны, вы в этой стране не на очень хорошем счету. Ваш муж был осужден за принадлежность к тайному обществу. Вместо того, чтобы от него отказаться, вы последовали за ним в Сибирь…

– Во Франции намерены заново пересмотреть дело декабристов? Начать новый процесс?

– Нет, но для нас это служит свидетельством.

– Свидетельством чего?

– Ваших политических предпочтений.

Софи взорвалась:

– Это неслыханно! Мы воюем с Россией, и вы преследуете меня своими подозрениями, хотя я пострадала от российского империализма! Кому вы подчиняетесь – Николаю I или Наполеону III?

Мартинелли улыбнулся, и его лицо, казалось, изменило форму, словно было сделано из каучука.