Он наполнил вином бокал и протянул ей. Благодарно улыбаясь, она сделала глоток и вернула бокал ему.

Неотрывно глядя ей в глаза, он отпил с того края бокала, к которому прикасались ее губы.

Когда их взгляды скрестились, Сара ощутила жар внутри себя. В этом было что-то необыкновенно чувственное — смотреть, как он прижимается губами к тому месту, где только что были ее губы.

Она облизнула пересохший рот, ей показалось, что он заполняет собой всю комнату. Блики от огня плясали на его волосах, окрашивая золотом черные пряди. Выражение глаз делалось все напряженнее, как будто в их глубине вспыхивал пожар. Она окинула Габриеля взглядом, уже зная, как велика сила, заключенная в нем. Он был весь в черном.

Он не двигался и, казалось, наполнял ее своим существом, влияя на ее ощущения, пока все, что она могла видеть и чувствовать, не стало Габриелем. Все, что она могла осязать или обонять, было им.

Сердце заходило в ее груди тяжелыми гулкими ударами, словно бой далекого барабана.

Она открыла рот, чтобы произнести его имя, но не смогла издать ни звука, за исключением вздоха…

— Дорогая… — Он сделал к ней шаг, простирая руку в мольбе. В белой сорочке, с золотыми волосами, струящимися по плечам, с горящими голубыми глазами, она казалась мадонной, ангелом.

Габриель отдернул протянутую руку и опустил ее, сжав кулак. Она была ангелом, а он-монстром, который не имел права ни прикасаться к ней, ни желать ее.

Он отступил на шаг, но Сара поняла, что он отстранился неизмеримо дальше, ощутила вставшую между ними преграду. И это испугало ее.

— Габриель?

— Ты должна отдыхать, Сара.

— Я отдыхала весь день. Мы никуда не пойдем сегодня?

— Возможно, завтра вечером.

— Я чем-то расстроила тебя?

— Нет!

— Тогда что случилось?

— Ничего. Тебе пришлось пройти чуть ли не через Страшный суд, надо восстановить силы.

— Но я чувствую себя прекрасно. — Она смотрела на него, слегка нахмурившись. — Странно, почему я так хорошо себя чувствую? — Она внимательно поглядела на свои руки, будто никогда не видела их прежде. — Почему я так быстро поправилась, Габриель? Это непонятно и пугает меня.

— Тебе нечего бояться. — Он шагнул к ней, колеблясь, желая прижать к себе и в то же время боясь потерять контроль над собой, не суметь остановить поднимающийся в нем голод. — Совсем нечего.

— Но огонь, Габриель, он же обжег меня. Я… — она задержала дыхание. — Я должна была умереть. Я умирала. Я слышала, как сестра Мария-Жозефа говорила сестре Марии-Луизе, что смерть будет для меня избавлением. Я помню, как отец Доминик стоял рядом с моей постелью, готовя меня к уходу в мир иной… — Она смотрела на него с замешательством. — Что случилось со мной, Габриель? Почему я не умерла?

— Я не могу объяснить тебе этого, дорогая. Просто доверься мне. Верь, когда я говорю, что тебе нечего бояться.

Но она не могла не бояться. Весь день Сара избегала задавать себе вопрос, почему она не умерла. Днем ей казалось, что все хорошо и так должно быть и впредь, что ничего необычного не случилось. Но больше она не могла продолжать думать в таком же духе. У нее были страшные ожоги, и они не могли улетучиться чуть ли не в одно мгновение. Она помнила их, помнила боль от них, но ее кожа зажила, через день-два она совсем поправится.

Проклятие сорвалось с губ Габриеля, когда он увидел тревогу и страх в ее глазах. В два шага он достиг ее постели и, взяв на руки, пошел к своему креслу, садясь и баюкая Сару на коленях как дитя.