Сара смотрела на хорошенькую маленькую куколку-балерину на крышке музыкальной шкатулки, стоявшей на столике возле ее постели. С детских лет она мечтала танцевать. Но мечты и надежды гасли всякий раз, как доктор менял распорки на ее ножках. Ей казалось, что она вот-вот сделает первый неровный шажок, но тут же снова оказывалась закованной. Каждый такой раз ей казалось, что она сама умирает вместе с миром своих надежд. Ее убивало трезвое и холодное сознание того, что она никогда не сможет ходить. Никогда ей не стать балериной. Всю жизнь ей предназначено провести в инвалидном кресле.

Но она не смеет плакать! Не должна!

Сара поспешно подавила рыдания, увидев, как открывается дверь и в комнату входит сестра Мария-Жозефа, чтобы помочь ей приготовиться ко сну.

— Добрых снов, дорогое дитя, — сказала напоследок Мария-Жозефа. Уходя, она не забыла проверить, на месте ли звонок, чтобы Сара могла позвать ночью няню в случае необходимости.

Сара лежала с открытыми глазами, провожая последние звуки засыпающего дома. Затем, готовясь заснуть сама, она натянула до подбородка одеяло и вдруг заметила сквозь прозрачные занавески двери веранды движущуюся тень.

— Габриель? — Она напряженно всматривалась в черноту. — Габриель? — снова повторила она, слыша эхо вскрика в одиноких коридорах своего сердца. — Если ты здесь, войди!

Она затаила дыхание, ожидая и надеясь, и дверь отворилась, пропуская черный силуэт, освещенный лунным светом.

— Габриель.

— Сара. — Кивнув ей, он шагнул в комнату и закрыл за собой дверь.

— Ты еще не спишь?

— Я не устала.

— Ты плакала, — отметил он, и в голосе его звучало неодобрение и сожаление.

Сара качнула головой.

— Нет.

Сев в постели, она зажгла лампу на столике.

— Ты снова следил за мной?

Габриель кивнул. Он давно стоял в тени, наблюдая, как она читает. Все мысли девушки отражались на ее лице как в книге. Он знал, что она воображала себя героиней, жаждущей вечной, прекрасной любви, и сожалела о том, что такая любовь бывает лишь в книжках.

— Я уже видела тебя раньше? — спросила Сара. — До вчерашней ночи? — Она изучала его лицо, темно-серые глаза, резко очерченные скулы. — Я помню тебя.

Габриель недоверчиво покачал головой. Она не могла помнить его. Это невозможно.

— Это ты принес меня в приют.

— Но как ты можешь помнить это? Ведь ты была совсем крошкой.

— Значит, это был ты! — Она торжествующе улыбнулась. — Неужели я могла бы забыть своего ангела-хранителя?

Лицо Габриеля дрогнуло при этих словах, поднимавших в нем волну отвращения к самому себе, будивших в нем чувство вины. Если он и был ангелом, то ангелом смерти.

— И с тех пор ты наблюдал за мной. Почему?

В самом деле, почему, подумал он, сознавая, что не сможет рассказать ей о своих чувствах, о том, что ему кажется, будто в ней заключено все, что он потерял; что его притягивает к ней как к маяку, зажженному во мраке. Как он может объяснить, что по мере того как она растет и расцветает, он все сильнее испытывает к ней вожделение! Нет. Никогда. Засунув руки в карманы, он сжал их в кулаки.

— Почему? — Он заставил себя улыбнуться. — В самом деле, любопытно узнать.

— Я знаю, — быстро сказала Сара. — Однажды ты спас меня, и тебе хотелось знать, что со мной станет.

— Можешь так и считать.

— Ну, и как я теперь?

— Ты очень красива, — прошептал он.

— Красива, но беспомощна.