— А как насчет ужина завтра вечером?

Он помедлил, глаза его выражали сомнение.

— Я прекрасно готовлю, — сказала она, надеясь убедить его.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Значит, ты придешь на ужин?

— Раз ты так желаешь…

Глаза ее засияли счастьем и любовью.

— Ты не хочешь поцеловать меня?

Очень медленно и осторожно он наклонился к ней, закрывая ее рот поцелуем. И как всегда, когда он держал ее, прикасался к ней, Габриель наполнился светом и почувствовал, что выходит из мрака, к которому был присужден так надолго.

Он отнес ее в спальню и начал ласкать с изощренной нежностью, каждым словом и каждым жестом говоря о своей любви.

Ее любовь обволакивала его, чистота ее сердца врачевала. Она любила его со всей щедростью своей души, ничего не требуя взамен, и он схватился за это обеими руками, уповая на ее добродетель и порой переставая считать себя монстром. Раз она так любила его, он не мог быть чудовищем.

Он держал Сару в объятиях, пока она спала, не отрывая взгляда от ее лица. Ресницы лежали на ее щеках подобно черным опахалам. Губы были полными, розовыми и слегка распухшими от его поцелуев. Волосы струились по его груди подобно потоку солнечных лучей. Он прижал одну прядь к своему лицу, купаясь в ее аромате, наслаждаясь шелковым прикосновением.

— Так прекрасна и так невинна, — прошептал он с грустью и тревогой. — Простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я сделал?

Ее веки внезапно дрогнули, и она открыла глаза; мягкая улыбка приподнимала уголки ее рта.

— Что ты сделал, Габриель? За что я должна простить тебя?

— Я украл твою невинность, — прошептал он. — Взял то, на что не имел права.

Рука ее протянулась, чтобы погладить его.

— Ты не крал, я сама отдала ее тебе.

— Ах, дорогая, ты и понятия не имеешь о том, что натворила.

— Я сделала тебя счастливым, — доверительным тоном произнесла она-Ты ведь не станешь отрицать этого?

— Нет.

— Я ни о чем не жалею, — сказала она, опуская веки. — Ни о чем…

И на какой-то краткий миг он забыл обо всех своих сожалениях.

Габриель сидел за столом, изумленный количеством блюд, которые она приготовила: ростбиф, тушеный картофель в соусе, плавающая в масле морковь, йоркширский пудинг. Неужели она ожидала, что они вдвоем смогут поглотить все это?

Одна только мысль о том чтобы съесть кусок жареного мяса, делала его больным, но он постарался, чтобы она ничего не заметила, когда села напротив него и подняла бокал с вином.

— За нас, — сказала Сара.

— За нас, — откликнулся Габриель, слегка касаясь своим бокалом ее.

Чтобы угодить ей, он перепробовал все, что она приготовила, и очень пространно рассуждал о кулинарных достоинствах каждого блюда и усилиях, затраченных на его приготовление. Однако очень скоро он извинился и вышел, чтобы извергнуть наружу все съеденные деликатесы.

Тяжело дыша, Габриель глотал воздух, моля, чтобы прекратилась пытка его желудка, привыкшего к теплой аппетитной жидкости и не способного переварить мясо и овощи.

Придя в себя, он вернулся в гостиную, Сара уже заждалась и теперь нетерпеливо заглядывала ему в глаза, не задавая, однако, вопросов.

Они поговорили о театре, о погоде, которая была необычно ясной, о балерине, замещавшей Сару, а затем, чуть поколебавшись, она поведала о своих беспокойствах.

— Что будет, если я стану… если окажется… что я жду ребенка?

— Можешь не волноваться, дорогая. У меня не может быть детей.

Он наблюдал смену эмоций на ее лице: облегчение, затем сострадание к нему, затем сожаление.