Эмили смотрела, как Жерар идет в дом. Несмотря на то что она знала его всю свою жизнь, в его обществе ей было как-то не по себе. Прежде она смотрела на него так, как любой ребенок смотрит на незнакомого взрослого. Теперь же, когда других взрослых попросту не осталось и дела приходится вести напрямую, оказалось, что это непросто.

Призадумавшись, она поняла, в чем тут причина. Коробило от неизбывного впечатления, что Жерар относится к ней снисходительно, покровительственно, свысока – хотя понятно, что он искренне старается ей помочь. Но все-таки сквозило в его глазах нечто вроде неодобрения. Надо полагать, он считал – и кто его за это осудит! – что она не обладает качествами и достоинствами, необходимыми для того, чтобы с честью нести на плечах мантию последней де ла Мартиньерес, со всем ее историческим багажом. Эмили и сама сознавала, что лишена блеска своих предшественников. Родившись в необыкновенной семье, она от души желала быть самой обыкновенной.

Глава 3

Фру-Фру, которая вчера так скулила, что Эмили позволила ей спать у себя в ногах, спрыгнула с кровати и, поскуливая, потрусила к двери, намекая, что пришла пора утренних процедур.

Внизу, в кухне, Эмили сварила себе кофе и с чашкой в руке прошла по коридору в библиотеку. В комнате с высокими потолками, где по настоянию отца, чтобы защитить книги от солнца, ставни всегда были закрыты, знакомо пахло застоялой бумажной пылью. Поставив чашку на крытый вытертой кожей письменный стол отца, она подошла к окну и толкнула створку ставни. В рассеянных лучах утреннего света лихорадочно заплясали стайки вспугнутых сквозняком пылинок.

Усевшись на встроенное в подоконник сиденье, Эмили принялась озирать комнату, всю, от пола до потолка, в книжных полках. Трудно даже представить, сколько тут книг.

Последние годы жизни отец провел, составляя каталог и пополняя коллекцию. Эмили поднялась и медленно обошла комнату, стена за стеной. Ряды книг молчаливо возносились на высоту в ее четыре роста. Казалось, они за ней наблюдают, за своей новой хозяйкой, и гадают, какая их ждет судьба.

Ей вспомнилось, как они с отцом играли здесь в «алфавит». Игра состояла в том, что Эмили выбирала из алфавита две буквы в любых комбинациях, а отец обходил полки в поисках книги, у автора которой были такие инициалы, и крайне редко случалось, чтобы ему не удавалось ее найти. Даже когда она старалась усложнить задачу, выбирая X и Z, отец ухитрялся достать с полки выцветший, потрепанный томик китайского философа или тоненький сборник давно забытого русского поэта.

Годами наблюдая, как отец это делает, Эмили не потрудилась запомнить довольно запутанную систему, которую он выработал для описания и расстановки книг, и теперь жалела об этом. При одном взгляде на полки было понятно, что книги расположены отнюдь не в алфавитном порядке. Так, прямо перед ней стояли подряд Диккенс, Платон и Мопассан.

Также она отдавала себе отчет, что, приступив к описанию своей огромной коллекции – плоды его стараний собраны в папках, в рядок стоящих на письменном столе, – отец едва зачерпнул с поверхности. Сам он, конечно же, знал секрет и умел почти тут же найти понадобившуюся ему книгу, но это умение ушло с ним в могилу.

– Что же мне с вами делать, если я продам этот дом? – прошептала она книгам, а те, тысячи осиротелых детей, безмолвно внушали ей мысль, что будущее – в ее руках, как решит, так и будет.

Эмили встряхнулась. Нет, эмоциям поддаваться нельзя. Если она надумает продать шато, книгам придется найти другое пристанище. Прикрыв створку ставен и вернув библиотеке привычную полутьму, она вышла оттуда и все время до обеда провела, обходя дом, осматривая, исследуя все его залы, комнатки, коридоры, уголки и закоулки.

У нее словно открылись глаза, она словно впервые увидела фамильное гнездо. С восторгом разглядела замечательный, двухсотлетней давности фриз, украшающий потолок величественной столовой, элегантную, пусть потрепанную мебель французской работы, дивный старинный фарфор и множество картин, украшавших каждую стену.