Он потянулся за платком и ждал, что Надя сурово скажет ему, как бывало порою в давно прошедшие времена: «Пойди умойся!» А Надя закричала с каким-то радостным испугом:

— Мама, у него… усы!

А потом Надя перестала без стеснения причесываться в Костином присутствии.

Иногда утром, услышав его шаги на террасе, она кричала в окно:

— Погоди минуточку, там посиди!

И Костя сидел на ступеньках, смущенный и счастливый, сознавая, что это ради его прихода задергивается занавеска в окне Надиной комнаты, торопливо передвигаются стулья, мечется по полу щетка, открывается и закрывается дверца шкафа.

Это был июнь 1941 года… Они сдавали экзамены. В десятом классе будут учиться вместе, вместе окончат школу, через год вместе поступят в институт.

Когда начались бомбежки, Надин отец стал присылать телеграмму за телеграммой, звал к себе Надю и ее мать.

Они решили ехать обе. Александра Павловна убеждала Костину мать ехать вместе с ними:

— Говорят, ученья не будет, в школе — госпиталь, у Кости пропадает год… А кроме десятилетки, там есть техникум… не знаю какой… но ведь это не важно! Из техникума в армию не берут, вы же сами понимаете, Зинаида Львовна: его год на очереди!

Мама слушала ее, молчаливая, бледная и грустная. А Костя резко сказал:

— Именно поэтому не поеду никуда и ни в какой техникум не поступлю!

Накануне отъезда Зиминых они сидели у Нади в саду, вдвоем, в беседке.

— Дай мне что-нибудь на память, Надя, — сказал Костя.

Она спросила:

— Что?

— Все равно что, ну вот хоть этот листик красный сорви.

Надя встала, чтобы сорвать листик, ее коса скользнула на круглый деревянный стол и обвилась вокруг Костиной руки тяжелой шелковистой цепью.

Когда Надя опять села на скамью, Костя придержал шелковистую цепь свободной рукой. Надя улыбнулась шаловливо и обвила другой косой его руку, лежавшую сверху. Потом сама спрятала кружевной лист рябины в карман на его груди. Тогда Костя не удержался и поцеловал Надю.

Как раз в эту минуту в беседку заглянула Александра Павловна. Надя гордо выпрямилась, освобождая свои волосы и Костины руки, и сказала матери:

— Это мой жених!

Учебники, приготовленные для десятого класса, так и остались лежать на полке.

Зимой Костя работал в маминой библиотеке. Библиотека обслуживала раненых. Потом его послали на лесозаготовки, а весной призвали в армию.

Надя писала часто. Самое длинное письмо Костя получил, когда лежал в госпитале, после ранения в ногу. Надя писала: «Имей в виду, Костя, каким бы ты ни вернулся — возвращайся ко мне».

Надя тогда уже училась в Москве, в институте, перешла на третий курс.

В госпиталь Косте написала даже Александра Павловна. Она подробно расспрашивала, как нога, демобилизуют ли теперь Костю или он опять уедет на фронт… По-видимому, опасалась, что «жених» вернется к ее дочери инвалидом.

Кстати, слово «жених» между ними не употреблялось никогда, да и поцеловались они только один-единственный раз. Ведь нельзя же считать поцелуем, когда Надя чмокнула его на вокзале в Москве, как чмокала подряд всех провожавших ее десятиклассников!

Надя уезжала в сентябре… Ровно три года прошло!

VIII

От станции до Костиного дома было пятнадцать минут нормальной ходьбы. Когда Костя провожал Надю, ему случалось растягивать до двадцати пяти. Если Костя шел в одиночестве и торопился, он поспевал к поезду за шесть-семь минут. В этот вечер Костя, сам того не сознавая, побил все свои прежние рекорды.