Внизу по-прежнему играет музыка. Вчера вечером я выпила слишком много вина и забыла выключить проигрыватель. Принц. «Фиолетовый дождь».

Я встаю, ноги подкашиваются, но меня поддерживает мысль, что я хоть что-то сделала. Джонни будет легче, когда он вернется. Одной трудной работой меньше.

Музыка внизу смолкает.

Я морщу лоб, поворачиваюсь, но, прежде чем успеваю выйти из гардеробной, на пороге появляется Джонни.

– Какого черта? – кричит он на меня.

Я так растерялась, что просто таращусь на него, не в состоянии ничего сказать. Разве они должны вернуться с Кауаи сегодня?

Джонни смотрит на выстроившиеся вдоль стены коробки с надписями: «Летняя одежда Кейт», «Благотворительность» и «Кейт, разное».

Я вижу, как он страдает, как пытается сдержать себя, и в это время появляются дети. Я бросаюсь к нему и жду, когда он ответит на мое объятие. Джонни не шевелится, и я отстраняюсь. В глазах стоят слезы.

– Я знала, что тебе не захочется…

– Как ты посмела прийти в этот дом и побросать ее вещи в коробки, словно мусор? – Голос его срывается, дрожит. – На тебе ее толстовка?

– Я хочу помочь…

– Помочь? Винные бутылки и упаковка от еды на кухонном столе – это помощь? Музыка на пределе громкости – это помощь? Думаешь, мне станет легче при взгляде на ее пустую гардеробную?

– Джонни… – Я протягиваю к нему руки. Он отталкивает меня с такой силой, что я спотыкаюсь и едва не роняю из рук дневник.

– Отдай мне это. – Голос его звенит, как туго натянутая струна.

Я пячусь, прижимая дневник к груди.

– Кейт доверила его мне. Я должна быть рядом с Марой, когда она его прочтет. Я обещала.

– В том, что касается тебя, она во многом была не права.

Я качаю головой. Все происходит так быстро, что я не успеваю думать.

– Это ошибка – освободить ее гардеробную? Я думала, тебе…

– Папа. – Мара обняла братьев. – Мама бы не хотела…

– Ее нет, – резко бросает он. Я вижу, как больно ему произносить эти слова, вижу страдание на его лице и шепчу его имя, не зная, что еще сказать. Он ошибается. Я хотела помочь.

Джонни отходит от меня. Потом проводит рукой по волосам и смотрит на детей; вид у них растерянный и испуганный.

– Мы переезжаем, – говорит он.

Мара бледнеет.

– Что?

– Мы переезжаем, – повторяет Джонни на этот раз увереннее. – В Лос-Анджелес. Я нашел там работу. Нам нужно начать все сначала. Я не могу жить здесь без нее… – Он обводит рукой спальню. Не решаясь взглянуть на кровать, он смотрит на меня.

– Если причина в том, что я пыталась помочь…

Джонни смеется. Сухой царапающий звук.

– Естественно, ты думаешь, что все дело в тебе. Ты меня слышишь? Я не могу жить в этом доме.

Я протягиваю к нему руки.

Он меня обходит.

– Просто уйди, Талли.

– Но…

– Уйди, – повторяет Джонни, и я понимаю, что он не шутит.

Я крепко прижимаю к себе дневник и проскальзываю мимо него. Я обнимаю обоих мальчиков и целую их пухлые щеки, пытаясь запечатлеть их лица в своем сердце.

– Ты будешь к нам приезжать, да? – запинаясь, произносит Лукас. Маленький мальчик потерял так много, и неуверенность в его голосе буквально убивает меня.

Мара хватает мою руку.

– Можно, я буду жить с тобой?

За моей спиной раздается горький смех Джонни.

– Ты должна быть с семьей, – тихо отвечаю я.

– Это больше не семья. – Глаза Мары наполняются слезами. – Ты обещала ей, что не бросишь меня.

У меня уже нет сил это слушать. Я обнимаю крестную дочь с такой силой, что она начинает сопротивляться.