– Нам нужно перевезти ее в операционную, мистер Райан.

– Она выживет?

– Шансы не очень велики, – ответил доктор Бивен. – Освободите дорогу.

– Спасите ее, – сказал Джонни и попятился, пропуская каталку.

Оглушенный, он вышел из палаты и по коридору направился в комнату ожидания четвертого этажа, где в углу сидела женщина с вязальными спицами в руках и плакала.

Джонни подошел к женщине за стойкой, сообщил, что ждет известий о Талли Харт, а затем сел рядом с выключенным телевизором. Почувствовав первый укол приближающейся головной боли, он откинулся на спинку стула.

Он старался не вспоминать все плохое, что случилось за годы без Кейт, все свои ошибки – а их было достаточно. Просто молился Богу, от которого отрекся в день смерти жены и к которому вновь обратился после бегства дочери.

Несколько часов Джонни просидел в комнате ожидания, наблюдая, как приходят и уходят люди. Он еще никому не звонил. Ждал вестей о состоянии Талли. В их семье и так избыток звонков с сообщением о трагедии. Бад и Марджи теперь жили в Аризоне, и Джонни не хотел, чтобы Марджи мчалась в аэропорт без крайней необходимости. Можно было бы позвонить матери Талли, даже в такой ранний час, но Джонни понятия не имел, как ее найти.

И еще Мара. Он даже не знал, ответит ли дочь на его звонок.

– Мистер Райан?

Джонни резко поднял голову и увидел приближающегося нейрохирурга.

Он хотел подняться ему навстречу, но сил не было.

Доктор Бивен тронул его за плечо:

– Мистер Райан?

Джонни заставил себя встать.

– Как она, доктор?

– Операцию перенесла. Пойдемте со мной.

Вслед за врачом Джонни прошел из комнаты ожидания для родственников в соседний конференц-зал, маленький и без окон. В центре стола вместо вазы с цветами стояла коробка с ватой.

Он опустился на стул. Доктор Бивен сел напротив.

– В данный момент наибольшие опасения у нас вызывает отек головного мозга. У нее серьезная травма головы. Мы поставили дренаж, чтобы уменьшить отек, но его эффективность не гарантирована. Мы также понизили температуру тела пациентки и погрузили ее в искусственную кому, чтобы снизить внутричерепное давление, но состояние критическое. Она на искусственной вентиляции легких.

– Я могу ее увидеть? – спросил Джонни.

– Конечно, – кивнул доктор Бивен. – Идите за мной.

Он повел Джонни по бесконечным белым коридорам, в лифт, из лифта. Наконец они добрались до отделения интенсивной терапии. Доктор Бивен направился к отдельному боксу со стеклянными стенами – двенадцать таких боксов располагались буквой «П» вокруг поста медицинской сестры.

Талли лежала на узкой кровати, окруженная аппаратурой. Ей сбрили волосы, а в черепе просверлили отверстие. Катетер и отсос помогали снизить внутричерепное давление. От тела отходили несколько трубок – дыхательная, питательная, из черепа. На черном экране за кроватью отображались цифры внутричерепного давления, на другом – кривая сердечного ритма. Левая рука Талли была в гипсе. Ее бледная синеватая кожа словно излучала холод.

– При травмах мозга очень трудно делать прогнозы, – сказал доктор Бивен. – Мы точно не знаем масштаба повреждений. Надеемся, что в ближайшие двадцать четыре часа ситуация прояснится. Я бы рад сообщить вам что-то более определенное, но прогнозы тут бессмысленны.

Джонни знал, что такое травма головы. Сам пережил ее, когда был репортером во время Первой иракской войны. Потребовалось несколько месяцев лечения, чтобы снова стать самим собой, а момента взрыва он до сих пор не помнит.

– У нее сохранится интеллект, когда она очнется?

– Вопрос в том, очнется ли она.