– Повенчают! Государыне в ноги брошусь!

– Да что тебе государыня – Священный синод? Она против закона не пойдет.

– Братец, ты умный, придумай что-нибудь!

Ум и решительность Алехана Орлова не раз выручали государыню, но идти против Священного синода – тут требуется большая ловкость.

– На сколько ты ее старше? – спросил граф.

– Не все ли равно?

– Тебе сорок два года, Гриша, опомнись. Чуть не четверть века разницы, оно сейчас ничего, а потом опасно. Найди другую невесту.

– Уже не могу…

– Что ты натворил? Она в тягостях?! – воскликнул младший.

– Нет еще, я ее пальцем не тронул, а она требует. Коли любишь, говорит, пусть меж нами будет все, а людского суда не боюсь, так и говорит!

– Дурочка она… Пойдем, посмотришь, какого мне красавца из Турции привели, ты такого еще не видывал.

– Оно и видно, что мы родня, братец. Тебе самого дорогого в свете коня подавай, мне – девицу, на которой повенчаться невозможно! А она говорит – коли явится с прибылью, все дядья и тетки за нее горой встанут, добьются, чтобы нас повенчали.

Младший Орлов вздохнул.

– Дитя она еще… Держись от нее подалее, может, твоя дурь и пройдет.

– Братец, я ведь почему приехал?

– Сметанного посмотреть? В грехах покаяться?

– Катенька велела. Когда она при дворе, за ней присмотр, каждый шаг всем известен, когда в Конькове – тоже присмотр. Хоть она и сама себе теперь хозяйка, да у них в Конькове полно баб, наедине нас не оставят. И вот она придумала, чтобы нам тут встретиться. Чтобы сперва я приехал и все тебе объяснил, а дня через три, через четыре, и она – верхом, в мужском наряде! Ехать-то от Конькова до Острова – верст три десятка, не более…

– Оба вы с ума сбрели! – возмутился Алехан Орлов. – Сводником я еще не был! Вставай, пойдем жеребца смотреть, а про твои шашни и слушать не желаю.

Он понял замысел этой влюбленной пары: в Острове, где каждый житель только и ищет случая угодить графу Орлову, легко уговорить священника и причт Преображенского храма и тайно повенчаться. Покровительствовать этой затее он не желал. Держать ответ перед Священным синодом – соответственно, тоже не желал. А любовь… Любовь, коли сразу дать ей укорот, побесится и угомонится. Главное – отнестись к ней так, как к жеребчику-неуку, без всяких душевных тонкостей.

Младший брат не ведал того кипения крови, которое так усложняло жизнь старшему.

Волей-неволей Гришка поплелся за младшим братом, оценил стати гулявшего в загоне Сметанного, потом Василий пришел за ними, чтобы доложить: кушанье подано.

Что это такое было, обед или ужин, они сами не знали, а за столом сидели часа четыре, не менее. И былое вспоминали, и старший брат пытался достучаться до каменного сердца младшего брата. Когда оба по случаю встречи малость злоупотребили рейнвейном, бургундским и португальским винами, их приятную беседу нарушил Василий:

– Ваше сиятельство, два путника на ночлег просятся.

– Вели уложить на сеновале, да присмотри – нет ли у них трубок с табаком.

– Ваше сиятельство, они оба – немцы.

– Бродячие немцы? – Алехан расхохотался. – Ладно, Бог с ними, немец тоже человек. Гляди-ка, темнеет. Пусть им с людской поварни чего ни на есть дадут. Чего тебе, Степан?

Конюх, приставленный к Сметанному, ворвался в столовую и рухнул на колени.

– Ваше сиятельство, Сметанушка пропал!

– Как – пропал, что ты врешь?

– Я отправил, как вы приказывать изволили, Фролку с Ерошкой – проездить Сметанушку.