– Вот такие дела.

А еще Илья от него узнал о том, что 28 октября 1941 года фашистский бомбардировщик сбросил на Большой театр 500-килограммовую бомбу, которая разорвалась в вестибюле, причинив зданию значительные повреждения. Также узнал, что во время войны в сквере находилась батарея зенитных пушек, оттого он сейчас и имеет столь неухоженный вид, но в скором времени все изменится и сквер будет выглядеть прекраснее прежнего.

Пока исконный москвич Семенов, воодушевленный тем, что нашел прилежного слушателя, рассказывал об этом, а Илья, сильно пораженный его знаниями, с уважением глядел на него распахнутыми глазами, слегка приоткрыв рот, они незаметно подъехали к трехэтажному желтому зданию.

– Вот мы и прибыли, – сказал Семенов и указал своим искривленным пальцем в окно на пришпиленную на стене табличку «Улица Петровка, 38». – Здесь и находится наш МУР. Прошу любить и жаловать.

Дружески хлопнул Илью по плечу и первым уверенно направился к подъезду, в категоричной форме отказав Журавлеву вправе нести собственный чемодан.

– Ты у нас желанный гость, и этим все сказано.

Спорить по столь незначительному поводу было бы опрометчиво, и Илья заспешил следом за расторопным приятелем, с любопытством разглядывая приземистое здание. Чувствуя себя неуверенно в легендарных стенах, он с заметным волнением поднялся за Семеновым на второй этаж. Остановившись возле комнаты под номером 64, Леонтий радушно распахнул скрипнувшую старинными петлями дверь, громко крикнул внутрь помещения:

– Копылов, встречай гостя! – и по-хозяйски подтолкнув в спину нерешительно застывшего в дверях Илью, вполголоса промолвил: – Чего ты как неживой?!

Макар Копылов находился в кабинете один. Он сидел, низко склонившись над столом, и задумчиво жевал дужку очков, с прищуром вглядываясь в лежавший перед ним густо исписанный листок бумаги. Услышав голос Семенова, он по-петушиному стремительно вскинул лысеющую голову, быстро надел очки и сразу же заулыбался, разглядев Журавлева. Подверженный профессиональной привычке скрывать документы, Макар машинально перевернул лист обратной стороной вверх, поднялся и, радушно распахнув руки с тяжелыми лопатообразными кистями, как у деревенского кузнеца, пошел навстречу.

– Это хорошо, что тебя прислали, – сказал он, и по его доброжелательному голосу Илья даже ни на миг не засомневался, что его слова искренни. – Ты человек еще не совсем испорченный оперативной работой, поэтому характер твой пока еще открытый, будешь на спецзадании выглядеть достоверно. Тебе по большому счету и врать-то не придется. Так что в случае чего… – после этих слов, неосторожно вырвавшихся из уст Макара, он три раза демонстративно плюнул через левое плечо, – не дай бог, конечно, тебе на том свете оправдываться в своих грехах точно не придется.

Он подошел и крепко обнял Илью, коснувшись своей козлиной бородкой, как у Дзержинского, его щеки. Потом отодвинул от себя парня на вытянутые руки, как бы рассматривая его со стороны, и уже по-мужски протянул руку.

– Ну, здорово, Журавлев.

Как и в прошлый раз, когда он приезжал во главе оперативной группы в Тамбов, Илья с уважением почувствовал его крепкое рукопожатие. Да оно и неудивительно, потому что старший оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом капитан Макар Копылов два года подряд становился чемпионом области по самбо среди сотрудников НКВД.

– Проходи, – он приобнял напрягшегося от его слов парня за плечи и увлек к столу.

Там он заботливо усадил Илью на стул, а сам боком присел на край стола. Его лицо, минуту назад казавшееся добродушным, вдруг стало суровым, заметнее пролегли носогубные складки; Копылов нахмурился, его лохматые брови тотчас вплотную сдвинулись над переносицей – без труда можно было догадаться, что разговор предстоит серьезный.