Андрей Арсентьевич выстрелил дуплетом. Вернее, хотел выстрелить. Но двустволка почему-то дала непонятную осечку. Что это значит? Он повертел ружье в руках. Оказывается, при падении расщепилась шейка ложи, цевье отошло и спусковые крючки не работали. Теперь и сигнала ничем не подашь. Вернуться за топором? Он пригодится, чтобы постучать обушком по сухостоинам, а главное, с ним надежнее будет выручать Дашу. Что можно сделать голыми руками?

Но сколько же времени нужно потратить на это? А Даше в яме так тяжело, даже полной грудью дышать она не может.

- Дашенька, Даша, потерпите, я здесь, - позвал Андрей Арсентьевич, понимая, что вряд ли она его слышит.

И сколько ему позволяли силы и нестихающая боль, зашагал торопливо в том направлении, откуда в последний раз прозвучал выстрел Широколапа. Надо скорее, скорее хотя бы с ним соединиться. Тогда все получится проще.

Подъем становился круче, торчали выступающие из-под мохового покрова остроугольные камни. Их приходилось обходить стороной. А когда Андрей Арсентьевич попытался пренебречь этим и поставил ногу на камень, она соскользнула вместе с лоскутком мокрого моха. Он едва-едва сохранил равновесие. А горячий пот облил ему спину.

Надо вышагивать все вверх и вверх. А сколько? Не лучше ли было ему сразу вернуться вниз за топором и действовать в одиночку?

Он попробовал крикнуть. Может быть, Герман Петрович услышит? Услышат Зенцовы?

Но он и сам свой голос не расслышал. Что-то неладное происходило с ним. Присесть бы на две-три минуты. Он нащупал бугорок, поросший багульником, хотел опуститься...

И в этот миг далеко в стороне от него и значительно выше, чем прежде, прогремел одиночный выстрел. Андрей Арсентьевич замер. Стало быть, гнаться за Широколапом и Зенцовыми совсем бесполезно.

- Даша! Даша! - в отчаянии, сухими губами выговорил он, бросаясь обратно и превозмогая свинцовую тяжесть в ногах.

Он скатывался все ниже и ниже, то выпрямляясь в полный рост, то обессиленно припадая к земле и помогая себе руками.

Останавливался, переводя дыхание. И опять бежал вперед. Ему так казалось - бежал. А между тем он двигался совсем медленно, выбивая из-под ног мелкие камешки, которые, подпрыгивая и пощелкивая, катились вниз по склону.

Вот и яма. Мимо нее - к топору? Нет, на это у него может сил уже не хватить. И тогда будет дело совсем невероятного случая, чтобы Герман Петрович с Зенцовыми могли тоже набрести на эту проклятую ловушку. Сейчас ведь они как раз удаляются от нее.

Не раздумывая, что с ним станет потом, Андреи Арсентьевич опустил ноги в яму и, немного тормозя локтями движение, соскользнул в мокрую, душную тесноту. Вырвал концы жердинок из глинистых стен, освобождая Дашины руки. Приподнял ее.

- Дашенька. Даша...

И почувствовал, как в ее обессиленное тело постепенно вливается жизнь. Она приходит в себя, открывает глаза, залепленной грязью ладонью проводит по лицу.

- Где я?..

Время, время... И нестерпимая боль. Сколько еще она продлится? Андрей Арсентьевич поставил Дашу на ноги. Она припала к его груди, всхлипывая и постукивая зубами от холода и еще не совсем слетевшего страха. Небо ясное-ясное голубело у них над головами, но до кромок ямы дотянуться было нельзя, пальцы бессильно скребли по траве. Время, время... Неизвестно, что каждая минута принесет с собой.

- Дашенька, вон там низко наклонилась вершинка ольхи. Взбирайтесь мне на плечи, я помогу, хватайтесь за эту вершинку...

- А вы? - с тревогой спросила она.

- Я потом, я знаю как... Дашенька, только... пожалуйста, скорее... Скорее. Вот я сцепил руки у себя за спиной. Становитесь на них... Так... Теперь на плечи... Так... Хватайтесь за куст.

И веселым напевом отозвались в груди у него слова:

- Андрей Арсентьевич, я здесь.