Сергей Сартаков. Свинцовый монумент
Всю ночь шел теплый дождь. Он начался как-то очень тихо, без ветра, без грозы, без тяжело наползающих черных туч, когда людей невольно охватывает томительное предчувствие длительного ненастья. Просто небо слегка потускнело, а после захода солнца звездочки не зажглись. Потянуло сыростью, запахом еловой смолки, и по ветвям деревьев застучали крупные редкие капли так, как всегда начинается ничем не приметный дождь. Однако тихий, убаюкивающий стук падающих на землю капель, мягкий шелест высокой травы, окружавшей маленькую одноместную палатку, на этот раз Андрею Арсентьевичу казался недобрым. Он встревоженно приподнимался и до звона в ушах вслушивался в ночные шорохи. Не ее ли это шаги? Выходил из палатки, не замечая, как враз на плечах легкая брезентовая куртка туго стягивается от сырости, как звучно пощелкивают у него под ногами набухшие еловые шишки, и наугад углублялся в черную глухомань. Медленно возвращался. Отмахивал со лба мокрые волосы. И, тяжело переводя дыхание, опускался на подстилку из душистых пихтовых лапок. Болело сердце. Где же Даша? Что с ней? Ночь непроглядная. А Даша так боится в тайге темноты... 1 Всю ночь шел теплый дождь. Андрей не раз просыпался. Ему казалось, это тихонечко постукивает в сенечное оконце старший брат Мирон. Он подбегал к двери, сбрасывал крючок. В узкую щель врывалась мелкая водяная пыль. Андрей окликал: - Это ты? Ответа не было. Только монотонно барабанили дождевые капли по железной крыше, по стеклу оконца, по доскам недавно выкрашенного крыльца. Андрей, позевывая, ложился, взбивал подушку свою и подушку, на которой - рядом с ним - должен бы спать Мирон, и мгновенно погружался в сладкое забытье, хотя долгое отсутствие брата, да еще в такую непогожую ночь, его очень тревожило. Тем более что отец с матерью и не знали об этом - тайну двух братьев не следовало им открывать преждевременно. Собственно, коснись это только его, Андрей давно бы уже проболтался. Как можно в таком деле не посоветоваться с родителями? Но у Мирона характер особенный, он любит во всем твердую определенность. А вдруг отец недовольно насупится? Мать начнет дотошно расспрашивать, никак не высказывая своего отношения. Это же тяжелее всего. Для родителей они еще мальчики. А ведь Мирону уже двадцать, и Андрею исполняется восемнадцать. Оба работают. На окраине их маленького подтаежного города Чаусинска, стоящего в стороне от железной дороги, строится лесной техникум с клубом, столовой, спортивным залом и общежитиями. Крупная для города стройка. Мирон на ней плотником, Андрей - маляром. Вся семья живет, по существу, только на их заработок. Мать хозяйничает по дому, копается в огороде; отец постоянно болеет, на штатную должность - прежде служил он в сапожной мастерской кладовщиком - его уже не берут. Вот и получается, когда денежки зарабатывать, Мирон с Андреем взрослые, их за самых старших, за кормильцев почитают, а когда... Словом, во всем остальном, что касается жизни, даже шагу не шагни без спросу. То есть шагать-то шагай совершенно свободно, только иной раз и самому потом горько, как посмотришь в глаза матери, - такие они становятся печальные. А отец по неделе молчит. Их, конечно, тоже можно понять. И снова Андрею почудился стук в оконце. Стряхивая сонную одурь, он подосадовал на себя: и зачем он закрывает сенечную дверь на крючок? Какой тут жулик в этакую дождливую ночь полезет, хотя их домик так же, как и стройка техникума, находится на самой окраине города. Да и знают наверняка эти мелкие воришки, что у них и поживиться-то нечем. В сенях, кроме постели, на которой в летнюю пору под одним одеялом Андрей спит с Мироном, и еще старых ведер, лопат, инструмента плотничьего и малярного, больше нет ничего. |
