Вот так — столько лет не хотел ни говорить, ни слышать о ней, а потом — раз-два — и все улажено. Долорс, которая все это время переживала за дочку, ходила взад-вперед по коридору, с досадой задавая себе один и тот же вопрос: как ему удалось все уладить? О чем вы говорили, что она тебе сказала? Сказала, что все нормально и что она меня прощает. Это единственное, что ей удалось узнать у Эдуарда. Потом она спросила Терезу, и та сказала: ну, он попросил прощения, и мне не хватило сил отказать, бедный, ему и так плохо, он здорово изменился… Жалко смотреть. У Долорс все внутри похолодело от этих слов, и ей захотелось сказать: не волнуйся, дочка, скоро все закончится.
— Когда ты переезжаешь?
Это Сандра спросила.
— В будущем месяце, наверно.
Сандра заплакала. Тихонько, но слезы полились ручьем. Марти сел рядом и обнял сестру.
— Послушай, Сандра, я же не в другую страну уезжаю, буду жить по соседству, совсем рядом. Ты ведь будешь приходить ко мне в гости, правда?
Сандра кивала головой, продолжая плакать. Не одно, так другое, думала Долорс, сначала осталась без кавалера, теперь уходит брат, которого она так любит. Бедная девочка, в ее возрасте это слишком суровое испытание. Судьбе, Богу или богам (Долорс всегда считала, что мифы о разнообразных божествах не лишены смысла) следовало бы учесть, что каждая человеческая особь нуждается в индивидуальном подходе и управлять ею надо очень деликатно. Старуха заметила, что тот кусочек мяса, который Сандра машинально положила в рот, теперь лежит на краешке тарелки, она его тихонько выплюнула, надо сказать, что внучка у нее хоть и анорексичка, но аккуратная, что есть, то есть; сейчас, когда Сандра плачет, особенно заметно, что от нее остались кожа да кости, ввалившиеся глаза да выступающие скулы. Увы, сейчас ее никак не назовешь симпатичной. Но попробуй остаться красивым, когда все у тебя в жизни идет наперекосяк. Брат с сестрой сидели обнявшись, а потом Марти произнес шутливым тоном:
— Только не говори, что мой уход из дома станет для тебя трагедией. Вот увидишь, тебе спокойней станет жить.
Тут Сандра заревела еще сильней и, между рыданиями, невнятно пробормотала: неправда, я очень тебя люблю.
Внучка повернулась в профиль, а Долорс поняла, что плечи связала узковатые. Эх, а она-то решила, что перед уже закончен, не тут-то было… Конечно, когда Долорс начинала вязанье, у Сандры был другой размер, а теперь она еще больше похудела. Долорс немножко рассердилась на внучку и подумала: может, надо было снимать мерки прямо с рентгеновского снимка, девочка моя, ты меня с ума сведешь. Марти поцеловал сестру в щеку и погладил по голове. Из-за тебя мне не видно плеч, вообще ничего не видно, Марти, убери руки, что за напасть, они там обнимаются, а ей нужно прикинуть ширину плеч для свитера… Ну почему молодые так легко теряют самообладание? Потому, что слишком большое значение придают совершенно неважным вещам, которые просто составляют обстоятельства жизни, белая полоска — черная полоска, вверх — вниз, и ничего больше, все возвратится на круги своя, вся жизнь — блестящая иллюстрация к идеям Платона, или, как говорил Макбет: «Жизнь — только тень минутная; // Фигляр, свой краткий час шумящий на подмостке, // Чтобы навек затихнуть».[6] Или это Гамлет говорил? Ладно, не важно, чьи это слова, Сандра, дорогая, ради чего ты не ешь, худеешь на глазах и так мучаешься, в этом доме удовольствие от жизни получает один Марти. И Тереза, конечно, после того, как совершила свой coming-out. Почему почти никто не может принимать жизнь такой, какая она есть, не делая никому зла и ни в чем себе не отказывая. Как все это сложно. Сандра перестала плакать, подняла голову и посмотрела на Марти. Она постепенно успокаивалась, только все еще дрожала.
— Спасибо, Марти, ты классный брат. |