— Три слова! — повторил Нагиб и указал на три строчки.

— Последнее предложение на камне Рашида гласит: «Поэтому мы, жрецы Мемфиса, возложили камни, на том месте где заканчиваются блестящие руки Ра во время заката, когда день и ночь поравняются на западном горизонте, чтобы ворота к богу закрытыми навечно остались».

Фон Ностиц был наэлектризован столь неожиданным объяснением. Как долго они шарили в потемках, словно слепые котята, а решение оказалось таким простым. Во времена Имхотепа было лишь одно сооружение, которое отбрасывало такую тень. И во время заката тень указывала на запад. Значит, вход в гробницу Имхотепа находился восточнее пирамиды, как раз в том месте, где тень заканчивается в равноденствие — 21 марта или 23 сентября. Но о каком равноденствии говорили жрецы? Этой весной или этой осенью?

— Вы знаете, какое сегодня число? — спросил барон и оглядел присутствующих.

Нагиб кивнул, Омар и Халима молчали. Да осеннего равноденствия им оставалось ждать еще три дня. Но кого это интересовало? Каждый из них уже определил свою роль в этой истории.

Им было ясно, что есть тайны, которые не требуют разгадок, вопросы, на которые не нужно искать ответ, ибо они принадлежат вечности.

Омар сообщил об убийстве в Гизе. Он рассказал о махинациях Уильяма Карлайла и племянницы жены Хартфилда — Амалии Доне. Сообщил о том, что свидетели видели, как Карлайл спешно покидал гостиницу сразу после убийства. В ходе розыска Карлайла обнаружили в гостинице «Д’Ориент», недалеко от Садов Эзбекия. Это было роскошное заведение, в котором останавливались в основном англичане. Омар опознал Карлайла, а микассах подтвердил, что видел, как этот человек выходил из гостиницы «Мена Хаус».

Когда Омар прямо в лицо заявил подозреваемому, что тот убил Хартфилда, чтобы разделить наследство профессора с племянницей его жены, нервы Карлайла оказались слабее, чем того требовало преступление, которое он совершил. Он во всем сознался, рассказал о том, что миссис Доне подстрекала его к убийству и угрожала расстаться с ним. Но это означало бы для Карлайла конец, потому что он был полностью в ее власти.

Две вещи занимали Омара, пока он ехал в такси-кабриолете к гостинице «Мена Хаус». Во-первых, он задавался вопросом, как мужчина может влюбиться в такую суфражистку, как Амалия Доне. Но жизнь его уже научила: предсказать возможно лишь ход светил — все человеческое непостижимо. Во-вторых, как объяснить барону, что он, Омар, больше не желает иметь ничего общего с делом, для которого тот нанял его на работу. Он хотел начать с Халимой новую жизнь, и как можно дальше от Саккары.

Во время ужина в гостинице «Мена Хаус», куда они регулярно ходили, в тот вечер барона не было. Неужели водоворот прошедших дней так глубоко потряс его? Ни Омар, ни Нагиб, ни Халима не могли найти этому объяснения. Когда они уже приступили к десерту из поджаренного риса с коричневым сахаром, а барон все еще не появился, Омар отправился в его номер. Комната оказалась пуста.

— Он уехал, — произнес Омар, вернувшись к столу.

Трое друзей переглянулись, видимо в тот момент подумав об одном и том же. Фон Ностиц был не тем человеком, который останавливается на полпути, а тем более когда цель так близка. Он вбил себе в голову, что должен совершить нечто значительное, чтобы сохранить свое имя для будущих поколений. И он сделал это — по крайней мере, ему так казалось.

Но помнить или нет — решает будущее поколение. На следующее утро Густав-Георг фон Ностиц-Валльниц был найден мертвым в 660 метрах восточнее ступенчатой пирамиды Саккары. Он выстрелил себе в голову из армейского маузера. Тело «стального барона» лежало всего в нескольких шагах от мурованного резервуара, в который феллахи вот уже многие годы ссыпали мусор.