— Ты забыла о маленьком предмете под матрацем.

— Если это дело рук кого-то из «толпы», то, безусловно, Мартины. И не раздувайся от самодовольства. Я ни капельки не ревную — просто ее одну не заботят мои здоровье и репутация.

— Возможно, она просто любопытна. Ее ночной наряд не был случайным. Несомненно, она услышала о твоем красавце компаньоне и захотела на него взглянуть.

Дайна с достоинством проигнорировала это замечание и приветствовала миссис Маркс.

— Не думала, что вы спуститесь вовремя, — резко сказала старая леди, окинув Джеффа неодобрительным взглядом. — А где все? Они опаздывают — уже восемь минут десятого.

Дроген появился почти сразу же, улыбающийся и довольный тем, что все приняли его приглашение. Под его руководством группа села в машину. Джефф протиснулся на заднее сиденье между Дайной и миссис Маркс, причем старая леди постаралась отодвинуться от него как можно дальше.

День был великолепный, как, впрочем, и остальные дни. Несколько белых облаков неподвижно висело в небе, сменившем цвет индиго на лазурь, когда солнце поднялось выше. В чистом воздухе город на холме по другую сторону долины Кедрона был виден в мельчайших подробностях, словно выгравированный. Солнце сверкало на золотом куполе собора, а стена Сулеймана извивалась вокруг холма серо-золотистой лентой.

Вначале все ехали молча — казалось, никому не хочется разговаривать не то из-за раннего часа, не то из-за поглощенности своими мыслями. Даже Дроген воздерживался от обычной веселой болтовни. Оставив позади зеленую долину, они поехали в сторону Иерихона, и Мартина вновь включила магнитофон. Она забыла перемотать пленку, и вместо «Назад в СССР» послышались мирные звуки песни «Эй, Джуд». Мартина и не подумала о том, чтобы уменьшить звук.

— Сделайте звук потише! — рявкнула миссис Маркс, отбросив присущую ей сдержанность.

Это настолько удивило Мартину, что она тут же повиновалась.

На приглушенном звучании песня создавала довольно приятный фон, и Дайну впервые заинтересовал текст. Чего хотят эти странные ребята — сделать мир лучше? Слова казались написанными очень понятливым ребенком или же весьма изощренным взрослым автором, умудрившимся добиться ощущения обманчивой простоты. Убаюканная усталостью и однообразным ритмом музыки, Дайна размышляла о том, пытались ли взрослые, которые проклинали эти песни, как подстрекающие к всевозможным порокам, хоть раз прислушаться, что в них говорится. «Сделай лучше...» В эти словах не ощущалось высокой поэзии, но многие величайшие символы веры были столь же просты. Возлюби ближнего своего... Ты познаешь истину, и истина сделает тебя свободным... Пуристы могли усмотреть здесь неграмотность: лучше чем что? Но ответ был очевиден — лучше, чем это. Имеется в виду не песня, а целый мир.

Машина резко затормозила, толчок вывел Дайну из дремоты, в которую она незаметно погружалась. Дайна с отвращением подумала, что становится безнадежно сентиментальной. Возвышенные мысли об Иерусалиме это одно, а моральный кодекс новой музыки — совсем другое. Отец решит, что с ней что-то не так, если она заведет об этом разговор.

Дайна выпрямилась на сиденье.

— Где мы? — спросила она.

— У полицейского поста, — ответил Джефф.

Дроген вылез из машины и стал говорить с чиновником в знакомой коричневой униформе. Очевидно, все было условлено заранее, так как вскоре Дроген и офицер — загорелый молодой человек с ярко-рыжими волосами — вернулись к автомобилю.

— Это капитан Фридман, — обратился к группе Дроген. — Он будет нас сопровождать, потому что район, как вам известно, объявлен закрытым. Должен просить вас держаться вместе. Местность интенсивно патрулируется, и без капитана вас могут принять за нарушителей закона.