Едва заполыхал Звездный крест, хироманты вскрыли печень черного быка. Известия не порадовали стратига. Хунну применили новое колдовство. Мэотийский Понт стремительно мелел, превращаясь в зловонное болото. Легкая конница степняков получила преимущество, дромоны Льва Закайя не могли ударить с юга через пересохший пролив.

Человеку даден один рот, но два уха, чтобы больше слушать, нежели говорить. Андрус Закайя собрал совет и выслушал всех. Я смеялся, не разжимая губ. Слишком хорошо я знал своего отца. Как и следовало ожидать, он поступил вопреки смыслу. Он приказал наступать ночью, раскинув резервные полки на три полета стрелы.

Когда алая заря лизнула плюмажи всадников, мы увидели врага. Надвигалось бескрайнее серое полотно, вскипающее, заполнившее морской горизонт. Ханы кочевий ждали от нас глухой обороны, но просчитались. Грифоны ударили плотным трезубцем, оставляя в туче конницы глубокие рваные борозды. Грифонам завязали глаза, чтобы избежать мертвящих взоров василисков. Первые ряды скутатов метнули копья и выставили щиты. Загрохотали барабаны. Гвардейские нумерии перестроились в острые клинья, пропустив сквозь себя бешеную конницу хунну.

В бой вступили наши всадники. Кони по щиколотку вязли в грязи, черный дым стелился над горящим тростником. Нумерии дрожали, но сдерживали натиск. Войско кочевников вздымалось над передовыми фалангами, как морские валы. Они бились, и откатывались, осушая болота сотнями трупов. Не нами сказано, что война есть родитель всего, но в тот день родитель был воистину жесток.

Отец приставил ко мне шестерых, чтобы защитить штандарт. Мне пришлось поднять щит. Спустя короткое время его стало трудно держать, из-за веса воткнувшихся стрел.

Запели трубы, но единороги не могли пробраться через глубокую грязь. Зато вперед двинулись колесницы, в которые впрягли по шесть закованных в латы коней. Они обходили противника широким полукругом. Андрус Закайя ждал под белым флагом, вражеские стрелы втыкались вокруг него колючим частоколом. Некроманты без устали творили заклинания, спинами ветров оберегая ставку от опасностей.

Наш левый фланг был смят, легкая пехота отступала, теряя дротики и остатки мужества. Андрус ждал. Конь под ним фыркал и кусал шипы на грудных латах. Моих ушей достигла переливчатая дробь, барабанщики отдали приказ резервным полкам. Турмарх Авдий пустил две тысячи свежих солдат сквозь ряды отступавших, измотанных пехотинцев. Не успели еще доложить о бегстве на правом фланге, как вдали полыхнуло.

Друнгарий Лев протащил колесницы насколько возможно вперед, мостя дорогу копнами сухой травы. Кочевники смеялись над его потугами. Очень скоро их смех застрял в глотках. Сифоны выплюнули струи огня. Селитра, земное масло и липкий жир сделали свое дело. Огонь тек, как текут полчища муравьев, не замечая потерь, не внемля жалости. Правый фланг кочевий дрогнул, вместе со степняками попятились персидские сасаниды.

Андрус Закайя поднял палец. Ударили баллисты. Пылающие бочки прочертили в вышине имена героев. Там, где взорвались снаряды, земля спеклась с кожей врагов. Закайя поднял второй палец.

Турмарх Леонид развернул скучавших единорогов на север и погнал их вдоль кипящих нефтяных гейзеров, в обход моря. Лишь теперь соратникам отца стала ясна его хитрость. Под ударами живого огня многотысячная конница хунну свернула к северному краю болот. Со своего места я видел золотые ханские шатры, видел, как рваным полумесяцем растекались полки степняков, их было много, слишком много. Я видел, как гибнут у земли последние грифоны, успев собрать богатую жатву. Первая линия нашей пехоты распалась на части, пропуская конницу.