|
Этот вариант показался мне наиболее очевидным. Так при чем же тогда наша система в целом, и моя программа, в частности? На этот случай у нас, русских, неплохая пословица есть: дескать, на зеркало неча пенять, коли рожа крива. Или, как мы, программисты, сказали бы: дивайс не стоит пинать, коль кривые дрова. Тут ведь, получается, не нашу, а ихнюю, свобьянскую систему лечить нужно. Не электронную, политическую. А лучше менять. А еще лучше отобрать у дикарей электронику, вернуть им дубины, и пусть голосуют ими, покуда у них силушки хватит, а у кандидатов — крепости черепов.
Правда, я тут же слегка устыдился своих мыслей — и впрямь ведь ксенофобией они попахивали, но суть-то все равно была правильная. Так мне в тот момент казалось.
А потом в серверную вошел Бив. Ну, это я потом узнал, что его зовут Бив, а тогда, помню, подумал: куда это охранники смотрят, сумасшедших клоунов в консульство пускают! Бив и впрямь был похож на клоуна: красный нос картошкой, широкий, ярко-алый толстогубый рот, огромные оттопыренные уши; да еще и сам длиннющий и худющий, как соломинка для коктейля. И одежда на нем была тоже клоунская: широченные штаны в желто-голубую полоску, что-то вроде кургузого фиолетового пиджака на голое тело и зеленый колпак над рыжими, разумеется, локонами. Правда, несмотря на веселую раскраску, ткань его одежды выглядела грубой и жесткой, вроде брезента. В остальном вошедший полностью выглядел как человек. Даже пальцев у него на каждой ладони оказалось все-таки по пять. Но я ведь откуда-то помнил, что у свобиян что-то должно быть не так с руками! Странно… А сумасшедшим он мне показался потому, что вел себя совершенно придурочно: приближался ко мне короткими прыжками, после каждого замирал, хлопал себя по щекам, выкрикивая нечто вроде «О-хро-хро!», и снова прыгал. Я невольно попятился. И тогда клоун перестал дергаться и сказал по-русски, совершенно без акцента, разве что едва уловимо пришепетывая: — Не пугайтесь, это наш ритуал приветствия особо уважаемых персон. Меня зовут Бив, я председатель свобьего избиркома. — Свобьянского, — машинально поправил я, все еще находясь в некой прострации от происходящего. — Лучше все-таки свобьего, — сказал Бив, вежливо склонив голову. — Да ладно, — сказал я. Что сказать еще, я никак не мог сообразить. К счастью, говорить, причем очень эмоционально, начал сам председатель избиркома. — Выручайте! — заломил он тонкие руки. — Мы погибаем! Да-да, наша цивилизация находится на краю гибели! Еще немного, и мы превратимся в орды необузданных дикарей. Тюрьмы переполнены, в народе зреет бунт, обе вершины правления — в жестокой конфронтации, готовой вылиться в братоубийственную войну… — Но почему? — перебил я наконец Бива. — Почему переполнены тюрьмы? Почему зреет бунт? И при чем тут, ешкин кот, наша система голосования?! — Как?.. — захлопал длинными клоунскими ресницами Бив. — Как при чем?.. Она же… Она перестала работать. Народ приходит на избирательные участки, явка у нас стопроцентная, за неявку наш справедливый закон предусматривает длительное тюремное заключение… Так вот, народ приходит, голосует, но количество непринятых системой голосов достигает уже чуть ли не девяноста процентов! — Девяносто пять, — поправил я. — На двадцатых было девяносто пять. — Тем более! — воскликнул Бив. — А ведь за некорректное голосование наш закон тоже предусматривает тюремное заключение. Небольшое, пять лет, но все же. Стены тюрем уже трещат! Я не верю в столь массовый саботаж. Отсюда вывод только один: неисправна система голосования. — Она исправна, — обескураженно пожал я плечами. |
