После легкой заминки Девейн отступил в сторону с пути Мэтью и больше ничего не сказал, когда молодой человек прошел мимо него в направлении Лайонфиш-Стрит.

Голова Мэтью была переполнена. Матушка Диар подает сигнал в море в форме Дьявольского Креста? Он действительно это видел? И все это… о ее отце… вкупе с тем, что говорил Стоддард, проверяя верность Девейна.

Что с этим делать?

Была ли возможность, думал он по пути, что эта сцена связанна с выскочкой — как назвал Фэлл этого игрока — и Матушка Диар ведет с ним какие-то дела против собственного хозяина?

Если так, то…

… то Матушка Диар не просто знала о том, что произошло на складе Семейства, она несет ответственность за эти убийства. Также, похоже, она рассказала этому неизвестному человеку о том, где в городе хранится «Белый Бархат».

Возможно ли такое?

Быть может, она точит зуб на Фэлла за то, что он отстранил ее от управления борделями и передал это дело Натану Спейду… а это ведь было для нее особенно важным пунктом, ее амбицией, ее безумием… и все это, связанное с ее матерью и отцом…

Да, подумал Мэтью. Это возможно.

Если только Девейн говорил правду. Но, судя по всему, выходило именно так. Он не знал и половины истории, но подумал о том, что стоит чтить свою преданность Профессору Фэллу, чтобы ему не перерезали горло.

Но почему сигнал? О чем говорит этот сигнал? А еще важнее, кому он отправляется?

Внезапно его осенила мысль, что можно использовать эту тишину в своих целях. Разве сможет он снискать благословения и уснуть хотя бы на час? Не лучше ли будет повернуть на Редфин-Стрит и найти дом Берри?

Он подумал о ней, о спящей. Снится ли ей сон о нем? Она хоть помнит еще его имя?

Я верну тебя, поклялся он. Как-нибудь, но я найду способ вернуть тебя.

Но… не сегодня.

Мэтью вернулся на Лайонфиш-Стрит — одинокая фигура, идущая по молчаливой деревне под мерцанием звезд.

Глава сороковая

Стоило отдать должное, профессор был истинным ценителем прекрасного.

Когда Мэтью подошел к театру около восьми часов в сопровождении кажущегося ожившим трупом Харрисона Коупланда, он не смог не отметить, что зал в честь выступления мадам Кандольери существенно преобразился. Целая бригада фонарщиков поработала над украшением, поэтому диве предстояло выступать в полном блеске: по крайней мере, десяток фонарей — помимо украшения самого зала — вывесили и на улице, на кромке крыши театра. Также планировалось запускать фейерверки.

Неподалеку от здания стояли небезызвестные музыканты: два местных скрипача и аккордеонист. Пусть их музыка нисколько не подходила в качестве аккомпанемента оперной диве, она вполне годилась — подумал Мэтью — чтобы обеспечить вполне уютную и приятную атмосферу в таверне. К слову сказать, молодого трубача и девушку с бубном в составе труппы Мэтью сегодня не увидел.

В театр медленным и довольно внушительным потоком затекали горожане, большинство из которых предпочло принарядиться к этому особому случаю, об этом выступлении говорили в «Знаке Вопроса?» — Мэтью даже видел широкий транспарант с объявлением о мероприятии сегодня в таверне, когда нехотя явился туда, чтобы перекусить. Особым и единственным блюдом, которое сегодня предлагали на обед, был крабовый суп и печенье. Что касается транспарантов — печатник, создававший их, проделал большую и заслуживающую уважения работу с итальянским языком, перечисляя программу Великого Вечера с Мадам Алисией Кандольери, представляющей арии из опер «Дафна», «Орфей и Эвридика», «Трагедия» и «Фортуна» сегодня в восемь часов в Городском Театре.

Мэтью никогда не посещал оперу и не знал, чего ожидать. Он только знал, что собирается слушать отрывки из четырех опер без музыкального сопровождения, а дальше… кто знает, чем еще обернется этот вечер — в обители Фэлла можно было ожидать всего, чего угодно.