Внезапно хриплым голосом заговорил Николас:

— Во мне кто-то пробуждается — спустя две тысячи лет или около того. Еще не пробудился, нет, но его время близится. Ему обещали это… давно, когда он был живым, как мы.

— Это человек? — поинтересовался я.

— Да, безусловно. — Николас кивнул. — Вернее, был человеком. Программа, которую в меня заложили, — пробудить его. Эта личность для них очень важна. Я не знаю почему. Я не знаю, кто он такой. Я не знаю, что он будет делать. — Николас замолчал, а потом произнес тихо, будто обращаясь к самому себе: — Я не знаю, что случится со мной, когда это произойдет. Может, у них вообще нет на меня планов.

— Не кажется ли тебе, что ты гадаешь на кофейной гуще? — спросил я. — У тебя ведь нет достоверных данных?

— Нет, — признал Николас.

— Давно у тебя появилось это предположение?

— Не знаю. Я их записываю.

— В порядке убывания вероятности?

— В том порядке, в каком они ко мне приходили.

— И каждое, — подхватил я, — в то время казалось тебе правильным.

— Одно из них наверняка правильное, — произнес Николас. — В конце концов я пойму. Я обязан понять.

— Ты и в могилу можешь сойти в полном неведении, — сказала Рэйчел.

— Рано или поздно я пойму, — упрямо пробормотал Николас.

Или нет, подумал я; возможно, Рэйчел права. Николас будет вечно бродить в потемках, кипа записей разбухнет от новых теорий, каждая — все более мрачная, смелая, дерзкая. А потом личность, которая сейчас ворочается внутри моего друга, войдет в силу, возьмет все в свои руки и закончит записи за него. Николас сколько угодно может писать: «Я думаю… полагаю, что… уверен… наверняка…» А потом древний человек пробудится к жизни и запишет последнюю строку: «Он был прав. Так и есть — это я».

— Во всей этой истории меня постоянно волновало одно, — сказала Рэйчел. — Как он поведет себя по отношению ко мне и Джонни, если его сумеют пробудить? По-моему, сегодняшние события показали, что он будет заботиться о Джонни.

— А возможностей у него больше, чем у меня, — добавил Николас.

— И ты не станешь сопротивляться? — возмутился я. — Будешь пассивно ждать, пока он тебя одолеет?

— Я жду этого с нетерпением, — сказал Николас.

— У вас тут поблизости сдается квартира? — спросил я Рэйчел. В конце концов, почему бы писателю не пожить там, где ему вздумается? Разве он привязан к одному месту?

— Думаешь, твое присутствие ему поможет? — чуть улыбнулась Рэйчел.

— Ну что-то вроде этого, — ответил я.

Глава 8

Они оба очевидно смирились с тем, что в Николаса вторглось нечто; в их поведении сквозила покорность. Мне же все происходящее казалось неестественным, кошмарным, чем-то таким, от чего надо отбиваться любыми доступными способами. Поглощение человеческой личности этим… ну, в общем, тем, что поглощало — чудовищно!

При условии, что теории Николаса верны; на самом-то деле он скорее всего заблуждается. И все равно, я хотел быть рядом. Многие годы Николас был моим лучшим другом и все еще оставался им, хотя нас разделяли шесть сотен миль. Кроме того, мне тоже стала нравиться Пласенсия.

— Красивый жест, — сказала Рэйчел. — Не покинуть друга в трудное время…

— Это больше, чем жест, — возразил я.