Сама туманная фигура исчезла более медленно, с последним голубым лунным лучом.

— Бог не забрал его, — прошептал Ингри.

— Он забрал бы, если бы мог, — ответил ему Льюко. — Отец Зимы тоже оплакивает эту потерю.

У Ингри, по крайней мере пока, слез не было, хотя все его тело сотрясала дрожь. Он чувствовал, как его покидает второе зрение — дар возвращался к дарителю. Йяда снова приблизилась и перевязала палец Ингри куском чистого полотна. Они еще какое-то время постояли, обнявшись.

— Что ж… — Просвещенный Льюко осенил их знаком Священного Семейства. — Все закончено. — Его голос стал более мягким. — Не пора ли нам вернуться в тепло, милорд и миледи?

— Сейчас, — вздохнул Ингри. — Закат луны над Бирчбеком стоит того, чтобы немного померзнуть.

— Как пожелаете. — Льюко улыбнулся и, поплотнее запахнув мантию, стал спускаться по лестнице, внимательно глядя под ноги, чтобы не поскользнуться.

Ингри подошел к Йяде сзади и положил подбородок ей на плечо; оба они смотрели на раскинувшуюся перед ними долину.

— Я знаю, что надеялся ты на другое для лорда Ингалефа, — через некоторое время сказала Йяда. — Мне очень жаль.

— Да, на другое… Но все равно это лучше, чем ничего, и несравненно лучше, чем вечное сомнение. По крайней мере здесь все закончено. Я могу уйти и не оборачиваться назад.

— Но здесь — дом твоего детства.

— Он был им, но я больше не ребенок. — Ингри так крепко обнял Йяду, что она наполовину охнула, наполовину рассмеялась. — Мой дом имеет новое имя, и зовут его Йяда. Вот там я и буду жить.

Теперь уже Йяда рассмеялась так громко, что с ее губ слетел клуб пронизанного лунным светом пара.

— Кроме того, — продолжал Ингри, — думаю, что зимой в Баджербридже теплее, чем в Бирчгрове.

— В долинах теплее, да. На верхних склонах всегда бывает много снега, если ты по нему соскучишься.

— Прекрасно.

Несколько раз медленно втянув морозный воздух, Ингри прошептал:

— По-моему, он не испытывал ни боли, ни страданий. Что ж… Я видел судьбу, которая меня ожидает. Я не буду ее бояться.

— Меня и Фару тоже, — задумчиво проговорила Йяда, — если ты не переживешь нас и не очистишь по очереди наши души.

— Трудно решить, какая очередность пугает меня больше. — Ингри повернул Йяду лицом к себе и взглянул в ее встревоженные глаза, широко раскрытые, темные, с янтарным ободком вокруг радужки. — Я должен молиться о том, чтобы уйти последним, но я не знаю, как я это вынесу.

— Инфи, — Йяда ледяными руками сжала его лицо и повернула так, чтобы смотреть ему в глаза, — год назад разве мог ты даже вообразить, что будешь стоять здесь, сделавшись тем, кем ты стал?

— Нет.

— Я тоже не могла вообразить всего, что со мной произошло. Так что, может быть, нам не следует быть особенно уверенными насчет своего будущего. То, чего мы не знаем, гораздо больше того, что знаем, и будущее наверняка не перестанет нас удивлять.

Мысли Ингри вернулись к той ночи в Оксмиде, когда в припадке черного безумия он едва не перерезал себе горло. Он все еще не был уверен в том, была ли в том вина Хорсривера или его собственная. «Мне будет всего этого не хватать».

— Я неожиданно повстречал четыре тысячи душ, которые согласились бы с тобой, знаменосица.

— Тогда позволь их мнению направлять твои решения.

— Ах… — Унылое полуночное настроение уступило место покою, рожденному теплом Йяды.