— Ни в коем случае, ждём, когда объявится хозяин! — кивнула старший инспектор, аккуратно прикручивая ручку к щётке.

— А швабре, что я ищу, не одна сотня лет, — вздохнул Лев Тимофеевич.

— Золотая, наверное? — догадалась Наташа. — С бриллиантами?..

— К сожалению, нет, обычная, хоть и с позолоченной ручкой. Позолота, кстати, совсем стёрлась, — Лев Тимофеевич покосился на пуговицы пиджака Ватрушкиной и достал фотографию швабры. — По уточнённым данным, эта швабра принадлежала самой царице Савской! Пойдёмте, пообедаем, Наташа?..

Из таможенного терминала Лев Тимофеевич вернулся в прокуратуру, где на коллегии отчитался, как идут дела в секции арестованных грузов на месте задержания трёх тысяч колумбийских швабр.

— А что за странная улыбка у вас на лице, Лев Тимофеевич? — после коллегии, с глазу на глаз, сердито выговорил ему прокурор Евтакиев. — Мне утром снова звонили из Государственной Думы по поводу священной швабры. А может, вы влюбились? — хлопнул себя по лбу прокурор. — Ай-ай-ай! Нашли время. Найдите сперва швабру, а весна только через неделю, Лев Тимофеевич! Не могли уж до весны потерпеть? Как мальчишка, право слово…

И Рогаткину ничего не оставалось, как пообещать найти швабру.

— Когда? — уточнил прокурор. — Я повторяю, Лев Тимофеевич, когда?

— На днях, — заверил Рогаткин начальство.

— Ну, смотрите, чтобы в срок, поняли меня? — напоследок стукнул по столу старший советник юстиции.

— А когда я не понимал-то? — сладко зевнул старший следователь межрайонной прокуратуры, выходя из кабинета.

По пути с работы Лев Тимофеевич по-быстрому заскочил в магазин и, набив продуктами со скидкой два полиэтиленовых пакета, вышел на улицу. Над Москвой снова плыли свинцовые облака, и с каждым часом становилось всё холоднее. Рогаткин взвесил в руках пакеты и, насвистывая, направился к остановке.

«Я снова вернусь в тёмную квартиру, где из живых существ, лишь озорница с хвостом и паук на стене», — сердито думал он, стараясь не попадать промокшими ногами в грязные лужи.

По улице шла женщина… Точнее, женщин мимо шло много, какие-то невообразимые тысячи, но Льву Тимофеевичу показалось, что это — Света, и он уже намеревался закричать: «Света, вы ко мне приехали?» Но женщина обернулась… «Нет, это какая-то брюнеточка! У Светы же русые кудряшки и родинка на подбородке. Да что я всё — Света да Света?.. Света да Света! А ведь я попал в капкан? — шёл и бубнил под нос Рогаткин. — Она меня сделала, эта чёртова Света…» — и, поставив пакеты в грязный снег, позвонил Свете прямо с улицы. Телефон старшего следователя Дочкиной, как назло, был вне зоны доступа сети.

«Похоже, Света ещё на работе, — мучился Рогаткин, садясь в маршрутное такси. — Что ж она так поздно работает?.. Я вот домой уже иду!»

И ещё он подумал: «Придёт время, и я познакомлю Свету с Белоснежкой… Жить в маленьком домике с нахлобученной крышей совсем неплохо, но лучше будем жить у меня — места больше и отопление центральное. И потом, я ведь совсем не умею растапливать печь!»

Лев Тимофеевич не заметил, как заснул в тёплой маршрутке, и его снова грубо расталкивал шофер. Он очень быстро дошёл до дома и, сняв мокрые ботинки, помыл их и поставил сушиться под батарею.

— Промок, простыл, как хвост собачий! — Лев Тимофеевич снял с плиты закипевший чайник. — Белоснежка, иди сюда, кис-кис, — позвал он кошку.