Липман ждал ответа, однако его не последовало.

— Я воспринимаю ваше молчание как знак понимания. Нам необходимо было прибыть сюда и ждать. Теперь мы знаем, что зверь на свободе, и нам остается лишь идти по его следам, чтобы наконец загнать в угол. Он уже и так слишком долго водит нас за нос. Кроме того, — он показал еще несколько снимков трупа, лежащего на полу в пекинском храме, — на сей раз он убил не какого-то глупого туриста, а довольно значительную персону. Атташе при американском посольстве в Пекине, дипломата с большим стажем. Талантливого человека. Он происходит из тех старых английских семейств, которые отдавали своих чад на государственную службу только ради того, чтобы доказать, какие они замечательные граждане, не задумываясь, подходят ли их отпрыски для занятий такого рода. — Липман вновь посмотрел на фотографию мертвого дипломата и вздохнул. — Самый шик заключается в том, есть ли у вас право выбора. Разве не так?

Затем он показал еще один снимок. Тот же человек в смокинге на официальном приеме пожимает руку улыбающемуся китайскому чиновнику. Он кисло смотрит в объектив и сжимает свой бокал, будто это спасательный трос.

— Его звали Дэн Дикон, — объяснил Липман. — Дочь не очень-то на него похожа. Старина Дэн обеспечил дочурке отличную карьеру. Правда, не думаю, чтобы он спросил ее, желает ли она трудиться на выбранном им поприще. Она делает все, что он велит. Получает степень по архитектуре во Флоренции, едет в учебный лагерь для новобранцев. Папочка может уладить все, он знает, как подмазать нужных людей. — Американец выключил проектор и включил свет. — Знаете в чем дело, ребята? — проговорил агент Липман. — Суть заключается в мотивации. Я даю вам мотивированную девушку. Я сам выбрал ее именно по этой причине. Обращайтесь с ней осторожно, пожалуйста. И верните мне в целости и сохранности.

Дом Моники Сойер находился в узком темном переулке возле палаццо Боргезе, к северу от Пантеона. Квартира представляла собой небольшую современную жилую постройку, расположенную прямо на крыше прочного серого здания девятнадцатого века. Наверху это сооружение смотрелось как-то неестественно и походило на домик, сделанный ребенком из игрушечных кирпичиков. Агент по жилью хвастался, что оттуда сверху открывается самый лучший вид на Рим. Чепуха. Однако американка увидела оттуда нечто столь потрясающее, что заставило ее продлить аренду еще на месяц, заплатив по 3500 долларов за одну неделю проживания. Теперь она вволю пользуется террасой, простирающейся на три стороны уродливой современной постройки.

Великолепный свежий белый снег со следами птичьих лапок скрывает теперь красные черепичные крыши, которыми она любовалась, приехав сюда три дня назад. Моника осторожно шла по глубокому снегу, достающему ей до лодыжек, слушая восторженный рассказ Питера О’Мэлли о достопримечательностях Рима. У священника нежный, музыкальный, хорошо поставленный, как у артиста, голос, металлический оттенок которого напоминал Монике о том, в какой степени ирландский язык повлиял на американский. Погода прояснилась, только высоко в небе, освещаемые полной луной, плавали рваные темные облака. Войдя в квартиру, они сразу же включили телевизор. Питер хотел знать прогноз погоды на ближайшие дни. Ему не терпелось вернуться в Орвието. Моника налила себе виски, пока он слушал непостижимый итальянский, доносящийся из ящика. Показывали полицейские машины возле Пантеона, мелькали кадры пресс-конференции, на которой высокий инспектор с козлиной бородкой не смотрел в камеру и всем видом своим давал понять, что не намерен говорить.

Однако это не интересовало Питера. Ему хотелось знать, что готовят ему небеса. Когда новости закончились, он сообщил, что после полуночи опять пойдет снег.