Кейт Мосс. СвятилищеЛангедок – 2
Моей матери, Барбаре Мосс, за первое пианино И, как всегда, моему любимому Грегу за все нынешнее, прошлое и будущее Чужая душа — темный лес, и вступать туда следует с осторожностью. Настоящие карты Таро — это символы: только этим языком они говорят и только такие знаки предлагают.
Прелюдия Март 1891
Среда, 25 марта 1891 Эта история начинается в городе костей, в переулках мертвых, на безмолвных бульварах, улицах и дорожках парижского кладбища Монмартр, населенного могилами, каменными ангелами и скитающимися душами тех, кого забыли раньше, чем они остыли в своих гробах. История начинается с кладбищенских сторожей, с парижских бедняков, собравшихся заработать на чьей-то утрате. С нищих зевак и остроглазых старьевщиков, с продавцов венков и обетных табличек, с девушек, мастерящих бумажные цветы, с кареты с черным верхом и слепыми стеклами, ожидающей у входа. История начинается с пантомимы, изображающей похороны. Маленькое платное объявление в «Фигаро» сообщило о месте, дате и часе, но пришли немногие. Редкая толпа, темные вуали и утренние плащи, блестящие ботинки да элегантные зонтики, чтобы укрыться от раннего мартовского дождя. Леони стоит перед открытой могилой с матерью и братом, ее растерянное лицо скрыто за темным кружевом. С губ священника слетают привычные слова отпущения, не согревающие сердца и не затрагивающие чувств. Человек с лоснящимся лицом, в некрасивой мятой белой манишке и в уродливых башмаках с пряжками ничего не знает о лжи и нитях обмана, ведущих к этому клочку земли в Восемнадцатом округе на северной окраине Парижа. На глазах Леони нет слез. Она, как и священник, не ведает, что разыгрывается в этот дождливый день. Она уверена, что пришла на похороны, отмечающие прервавшуюся жизнь. Пришла отдать последние почести любовнице брата, женщине, с которой она ни разу не встречалась. Поддержать брата в его горе. Глаза Леони прикованы к гробу, стоящему на сырой земле, где живут черви и пауки. Если бы она сейчас быстро обернулась, застав Анатоля врасплох, то удивилась бы, увидев лицо любимого брата. В его глазах застыло не горе утраты, а, пожалуй, облегчение. Но она не оборачивается и потому не замечает человека в сером цилиндре и длинном плаще, укрывшегося от дождя под кипарисом в самом дальнем углу кладбища. А человек этот примечателен — из тех, при виде кого la belle parisienne — прекрасная парижанка — поправит волосы и блеснет глазами из-под вуали. Его широкие сильные руки, обтянутые перчатками из телячьей кожи, спокойно лежат на серебряном набалдашнике трости из красного дерева. Эти руки умеют уверенно привлечь к себе любовницу за талию и нежно погладить бледную щеку. Он наблюдает очень внимательно. Черные зрачки в ярких голубых глазах — как булавочные головки. Тяжелый стук комьев земли по крышке гроба. Слова священника замирают в тяжелом воздухе: — In nomino Patry, et Filis, et Spiritus Sancti. Аминь. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Он творит крестное знамение и уходит. Аминь. Да будет так. Леони выпускает из пальцев цветок, сорванный в парке Монсо только этим утром, — розу на память. Цветок, кружась, падает в холодном воздухе — белый луч, медленно выскальзывающий из пальцев в черных перчатках. Пусть мертвые пребудут в мире. Пусть они спят. Дождь усиливается. Крыши, шпили, купола Парижа за чугунной решеткой кладбищенских ворот затягивает серебристый туман. Он заглушает дробный стук колес по бульвару Клиши и далекие крики поездов, отходящих с вокзала Сен-Лазар. Люди отходят от могилы. Леони берет брата под локоть. Он, не поднимая головы, похлопывает ее по руке. И они уходят с кладбища. Больше всего на свете Леони хочется думать, что все закончилось, что последние мучительные месяцы преследований и трагедий остались позади. |
