— Еще не начали? — спросила Арлогию.

— Нет еще.

— Боялась, опоздаю. Там эти олухи за косу старуху тащили. Пришлось вступиться, вот и задержалась. Изругала их, иссрамила…

— А при чем они, когда великий князь приказал тащить живого и мертвого?

— Но не так же, за косы, ровно печенеги. Мстислав, куда лезешь? Сверзишься со стены-то!

— Ярославу так можно, а мне все нельзя, — обиделся на мать Мстислав.

— Ярослав старше, да и у него своя мать есть, скажет, коли захочет.

Но Рогнеда ничего не говорила сыну, а он лез меж зубцами, свешиваясь почти по пояс, да еще и поглядывая на братцев хвастливо: мол, вот как я могу, у вас так не получится.

Но Святополк не отставал от него, тоже высовывался с заборола. Арлогия на всякий случай держала его за сорочку. А Ярослав, видя это, показывал Святополку язык, дразнил: «Трус, трус!»

— Мама, отпусти рубаху-то, — просил Святополк, стыдясь этой материнской поддержки. — Вон Ярку-то не держат.

— У Ярки своя мать есть, мне до него нет дела.

Жены великого князя Владимира Святославича всегда недолюбливали друг друга, ревнуя к мужу, и никогда вот так не собирались вместе. А если случалось двум-трем оказаться за одним столом, старались и не смотреть друг на дружку, и этим нередко веселили самого князя: «Эй, что вы надулись как мыши на крупу? А ну перегляньтесь». Ну и переглядывались, а что толку. Тут же и отворачивались.

Но ныне сошлись и даже будто не серчают, а вроде союз меж собой негласный заключили. Муженек-то их общий Владимир Святославич себе новую жену привез, царевну византийскую Анну, с которой уж и обвенчался, а старым женам велел забыть о нем: «Вы со мной не венчаны, стало быть, незаконные».

— Видела я эту царевну, — стрекотала Адиль. — Тоже мне красавица, ни спереди, ни сзади, доска доской. И на такую позарился.

— Он не на ее позарился, а на ее царскую кровь, — сказала Мальфрида.

— Мало ему королевен, царевну подавай.

Арлогия молчала, она не из королевен была, из простых греческих монашек, когда-то из-за красоты ее Святослав привез Арлогию сыну Ярополку в жены, после гибели которого она и перешла, по обычаю, к его брату Владимиру, став ему женой.

— Мама, смотри, смотри! — закричал Святополк, указывая на реку.

Там три человека, бросившись в воду, быстро саженками плыли к другому берегу, — ясно, от крещения бежали. Но за ними на лодийке погнались дружинники. А следом и вторая лодия двинулась.

— Догонят бедолаг, — молвила сочувственно Адиль. — Нашли время бежать. Коли не на воде, то на берегу поймают.

— Да ночью, сказывают, многие в дебри ушли.

— Что проку, не будут же там век сидеть. Владимир-то упертый, все равно своего добьется. Ему коли вожжа под хвост попадет — и вепря переупрямит.

А там на воде, где-то на средине Днепра, догнали-таки беглецов, кого-то веслом огрели, кого-то за волосья ухватили и в лодию втащили. А один уныривать от погони почал, да, видно, силенок не рассчитал. Раз-другой нырнул, а после третьего и не появился. Утоп. Дружинники поозирались по сторонам, подождали — не вынырнет ли? Так и воротились с двумя беглецами. Потащили к князю. Но тот, как виделось с заборола, не стал наказывать — видно, пожурил лишь, но на всякий случай велел привязать их друг к дружке, одного за левую, другого за правую пуку. Так не уплывут…

— Арлогия, ты сызмала в греческой вере, — заговорила Мальфрида, — скажи, разве можно человека силком крестить?

— Нельзя.