— Куда?

— В лес. Болваны заготавливать.

— Какие болваны? — закричал в отчаянье Волчок.

— Каки, каки? С каких лодийки долбят.

— А куда они уехали?

— Откуда мне знать? Сказали, в лес.

— Волк его задери, твоего хрыча, — орал Волчок, стуча кулаком по столу, на котором от этого подскакивала пустая сулейка. — Вот лис, вот хитрюга! И мне, грит, порты привези. А я, дурень, уши развесил. Конечно, когда воротится, не сказал?

— Нет, — отвечала старуха, подслюнивая нить. — Он никогда не сказывает. Ране чем через месяц и ждать нечего. А зимой так месяца на два-три уезжает.

В великой досаде шел Волчок к воротам, где ждал его конь. Воронок, увидев хозяина, всхрапывал довольный: уж и соскучиться успел.

Садясь на коня, увидел в соседнем дворе Ладу с ребенком лет пяти, здороваться не стал, сделал вид, что и не смотрит в ту сторону.

На обратном пути в Киев долго думал Волчок, что говорить князю? Ну, о Ладе, ясно, можно даже приврать, что, мол, опять брюхата от мужика. А вот как быть со Светозаром?

И сказать бы надо, порадовать. Ясно, что для него это будет радость великая. Сын есть, да еще и взрослый уже. Но с другой стороны, напустится: почему не привез? Не станешь же объяснять, как старый хрен вокруг пальца его обвел. Эх, Волчок, Волчок, совсем нюх потерял, по ложному следу кинулся.

Лучше все же смолчать. Скажи — он тут же обратно погонит, без сына, скажет, не являйся. А где его искать? Этот старый лис теперь из лесу носа не высунет. Поди его найди.

«Нет, — решил Волчок, — лучше смолчать. И ему, да и мне спокойней. Хорошо, что княгине-матери не проболтался и гридням ничего не сказал. Пусть будет так, как было».

О Ладе сказал князю коротко:

— Давно вышла замуж, детей куча. Я говорил, зря съезжу.

— Помолчи. Еще один ведун выискался. О чем говорил-то с ней?

— А что говорить? Отдал калиту, сказал, от тебя.

— Взяла?

— А что она, дура, что ли? Голопузых-то кормить надо.

— Ступай. Да не сказывай никому, зачем ездил.

— Что я, не понимаю?

Жалко было Волчку Святополка, ох как жалко. Такой он сидел удрученный. Порадовать бы сыном, но не сейчас, только не сейчас. Вот-вот снова рать с Ярославом, а тут еще эта забота. Пождать надо, погодить. Может, еще удастся Ждана перехитрить, тогда и скажем. А сейчас рано, еще не время.

Остальное — прах…

Нет, Болеслав Мечиславич, кажется, и не собирался уходить из Русской земли. Сидел в Киеве хозяином. Даже казначея Анастаса подмял под себя, тот только и смотрел ему в рот, хотя знал же, каналья, что великий-то князь в Киеве — Святополк. Привык еще с Херсонеса перед сильными клониться хитрый грек, привык. И здесь сообразил, в чьих руках сила настоящая. И переметнулся, к чему смолоду был склонен весьма.

Едва осмотревшись в Киеве, Болеслав решил сообщить двум наиболее сильным государям, что и он тоже не лыком шит, завоевав земли от Вислы до Днепра. Этим ему хотелось продемонстрировать силу и убедить императоров на будущее в своих обоснованных притязаниях на королевскую корону. Ведь не век же ему в князьях ходить, надо же когда-то и королем стать. А Зика? А что ему Зика? Окочурилась старая ведьма, и теперь ее предсказания не стоят выеденного яйца.

Вызвав к себе аббата Тупи, пришедшего с ним в Киев, Болеслав сказал:

— Поедешь к германскому императору Генриху Второму с моей грамотой, в ней я предлагаю ему закрепить нашу дружбу.

— Но ведь у тебя же есть уже договор, который мы с Гортом привезли тебе из Бауцен.

— Тот договор на три года, а я ему предлагаю дружбу навечно.