— Я ещё никогда не присутствовала на турнирах, — посетовала Изабелла.

— Вы ничего не потеряли, душа моя. Турниры похожи на баловство грубых и глупых людей, — усмехнулся Ван Хель.

— Почему?

— Мужчины играют с оружием.

— Пусть лучше так, чем на войне.

— С оружием нельзя играть. Оружие от этого слабеет, теряет свой дух.

— Но ведь для чего-то турниры придуманы?

— А для чего придуманы пышные застолья и шумные пиры? — спросил Ван Хель. — Вот мы стоим с вами рука об руку, и никто нам не нужен. Нам хорошо друг с другом без громких песен и без множества винных кубков. Разве не так?

— Так.

— А они, — он кивнул в сторону палаточного лагеря, — скучают, если они сами не кричат, не гремят их латы, не хрипят кони… В их сердце нет восторга от естественного течения жизни. Им плохо, когда они взирают на мир трезвыми глазами. Оставаясь наедине с собой, они тоскуют, ибо они пусты, ничем не наполнены. И чтобы спрятаться от душевной пустоты, они торопятся наполнить мир шумом. Для этого им нужны турниры, песни, крики…

— А что делают те дамы? — Изабелла жадно рассматривала фигуры внизу. Её тонкая рука указала на нескольких женщин в расшитых золотом платьях.

— Они изучают выставленные на обозрение шлемы с гербами, чтобы знать, кто намерен принять участие в турнире. Видите ли, любовь моя, этим знатным дамам приходилось встречаться с рыцарями при разных обстоятельствах. Случалось, что некоторые мессиры зарекомендовали себя не с лучшей стороны. Помните тех господ, которые пристали к вам на рыночной площади и которых мне пришлось проучить?

— Разумеется! Но неужели кто-нибудь из них осмелится вести себя подобным неуважительным образом со знатной особой?

— Рыцари — всего лишь мужчины, дорогая. Им свойственны те же слабости и глупости, что и необразованным крестьянам, а те в свою очередь обладают всеми качествами обыкновенного животного. Вдобавок мало ли неизвестных нам причин, по которым женщина может считать того или иного мужчину негодяем? Сейчас дамы ходят вдоль тех шлемов, выставленных во внутреннем дворике на обозрение, чтобы выяснить, нет ли тут кого-нибудь из тех, кто не достоин участвовать в турнире.

— Обыкновенные животные… — Изабелла растерянно взглянула на Ван Хеля. Она не привыкла думать о благородных господах с такой позиции. — Животные… А что будет, если дамы найдут недостойного?

— Они сбросят его шлем на землю. В зависимости от того, в чём госпожа обвинит рыцаря, он либо вообще будет изгнан отсюда, либо будет показательно избит. Если он обвиняется в нанесении даме оскорбления, то должен публично и в полный голос молить её о прощении и обещать впредь не отзываться о ней дурно. Но она вовсе не обязана прощать его. Если же она простит его, то он получает право участвовать в турнире. А тот, кто обвинён в трусости, предательстве, убийстве или прелюбодеянии, будет публично избит.

— Сильно?

— Сильно. И бить его будут до тех пор, пока он не согласится отдать своего боевого коня. Это приравнивается к признанию своей вины.

— И что потом?

— Его усадят верхом вон на то бревно, что закреплено на двух чурбанчиках возле судейской ложи.

— Надолго?

— Он должен будет отсидеть там до конца турнира. И любой рыцарь имеет право ударить его, проезжая мимо. Согласитесь, что для дворянина это серьёзное унижение.

— Ужас! Разве может кто-то из благородных господ вынести такое?

— Любой человек может вынести многое.