– Все мы больны, – ответил Коричневый Пони. – Конечно, кроме Вушина. Где твоя шапка, Нимми?

– Здесь, – Чернозуб вытащил из‑под рясы красный кардинальский головной убор. – В лагере я ее не ношу. Ветер может сдуть ее у меня с головы, и она шлепнется в собачье дерьмо.

– Здесь нет ветра, – сказал Вушин, который не одобрял отношение Чернозуба к своему хозяину.

– Ах да, эти собаки… – рассеянно произнес папа. – Нам пришлось оставить их при себе. Ксесач не захотел взять их с собой на юг. Мы остались тут с тремястами людей и почти с таким же количеством собак. И конечно с вождем Кузнечиков. Пока еще фермеры этого не знают. И я хочу, Нимми, чтобы ты отправился в город и передал им предложение о мире. Предложи им мир от моего имени. От имени папы.

– Чтобы они не успели узнать, что наших сил стало меньше, – насмешливо сказал Чернозуб.

– Ну да! Надень кардинальскую шляпу и облачение. Я дам тебе папский штандарт.

– Меня пристрелят, не успев разобраться.

– Прикрепи его на флагшток, – сказал Вушин.

По выражению глаз желтокожего воина Чернозуб видел, что Топор даже не допускает мысли об отказе от этой миссии. Он решил согласиться. В любом случае ему было интересно увидеть город, и он смертельно устал от кастрюль и сковородок. Ну и что, если его убьют? Разве он не ждет, что рано или поздно это случится?

– Ты выглядишь очень больным, кардинал Нимми, – сказал Вушин, смягчившись. – Скажи фермерам, что мы не причиним им зла. Мы хотим все решить миром. Их бросила империя, но не Христов наместник.

– И не упоминать при них, что у наместника Христа не более трехсот человек и столько же собак, – сказал Чернозуб.

– Я не обращу внимания на твою непочтительность, ибо она никогда не была помехой твоему призванию. В самом деле, Нимми, порой я думаю, что это твоя сущность. Надеюсь, что ради твоего же блага она не станет твоей опорой. Так что лучше отправляйся в путь. Это необходимо сделать сегодня. Или по крайней мере попытаться.

– Мне придется идти пешком?

– У Элтура Брама есть белый мул, которого ты можешь взять, – сказал Коричневый Пони. – И да пребудет с тобой Господь, Нимми.

Он перекрестил Чернозуба и позволил ему поцеловать кольцо.

Тысячу лет назад в этой болотистой низине была скоростная автотрасса, которая теперь стала проселочной дорогой. Травянистое покрытие прорезали глубокие следы от колес фургонов. Кто знал, сколько лет эта «дверь прерий» стрелой врезалась в лес и шла к городу – или же, подумал Чернозуб, она указывала другой путь? Хотя монах никогда особо не утруждал себя мыслями о намерениях папы вернуть свой престол в Новый Рим, Святой Город все же стал являться ему во снах. Он возникал в лихорадочном жару. В сонном забытьи он маячил на далеком горизонте, как маленькая пологая гора. Насколько разительно отличалась реальность! Горизонта вообще не было. Дорога шла прямиком между деревьями и мимо руин, представлявших собой земляные холмики с ямами, из которых были извлечены мины; часть из них была забаррикадирована в тех местах, где какие‑то убогие создания использовали как укрытия сохранившиеся подвалы и разминированные комнаты. Фермы, которые жались к городу, тут были поменьше, часто представляя собой клочок земли, засаженный овощами, рядом с ним стояли одно или два разрушенных здания или же сараи, где раньше держали свиней и цыплят.

И когда Чернозуб расстался с надеждами увидеть Новый Рим, когда он меньше всего предполагал, что наконец доберется до него, дорога взбежала на небольшое возвышение – и он увидел его, город, который именно таким и возникал в его снах.

– Тпру! – повторять Чернозубу не пришлось – едва он вскарабкался на белого мула, тот двинулся в путь и остановился, стоило Чернозубу сползти с седла.